Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)

Окна садика светились тускло, еле-еле. В раздевалке было тихо. Шепоты под потолком примолкли. Нянечки будто попрятались. Не гремели ведра, выжидательно застыли швабры, неподвижно висел в углу белый халат.

Маша потянула маму за рукав:

– Смотри, вон Костик.

Но мама смотрела рассеянно, ее далекое лицо осталось равнодушным, как будто она не слышала дочкиных слов.

– Ну, ты иди, – сказала Маша, испугавшись, что мама наглотается отравленного заколдованного воздуха, и та послушно исчезла за дверью, не улыбнувшись даже на прощание.

Подошла Танька, прошептала на ухо, что Павлика сегодня нет. Вид у нее был заплаканный и несчастный.

– Страшно, – сказала Танька жалобно. – Правда?

Маша не ответила.

Костик ходил по комнате – то перебирал игрушки, выглядывал в окно, то принимался изучать трещину на потолке. Он так озабоченно бегал и бормотал, что Маша не решилась отрывать его от дела.

– Пошли, – сказала она Таньке. – Будем поливать цветы, а то они совсем засохли. А еще надо рисовать открытки к двадцать третьему февраля. И вообще.

– Что вообще?

– И вообще, – повторила Маша упрямо. Есть вещи, которые очень трудно объяснить словами.

Время тянулось медленно. Нянька хватала его когтистыми лапами и не давала двигаться. Костик сердито махал руками, как ветряная мельница, и изо всех сил толкал время вперед.

– Меня тошнит, – хныкала Танька.

У всех были кислые, грустные лица. Делать ничего не хотелось, даже думать было тяжело: тягучие, липкие минуты приклеивали к месту, опутывали по рукам и ногам.

– Ух, какая она у вас оказалась сложная, – сказал Костик. – Устал я уже с ней возиться.

Он был весь красный и потный, с оттопыренными ушами и лохматыми волосами; смешной – но Маше было не до смеха.

– Ну как? – спросила она, кивая на карман с заклинательной коробкой. – Получается?

– Получается, – сказал Костик. – Но еще не очень.

Он встряхнул коробкой и показал Маше.

ЭЛЖ

ААБ

КЬЮ

– Да. Это уже читается, – сказала Маша. – «Эл-жааб-кью». Здорово.

– Не совсем, – покачал головой Рыжий и опять громыхнул коробкой.

ЖЛИ

БЭА

ЮРК

– Меняется, – пояснил он Маше. – Когда все как следует, должно выпадать одно и то же. Хоть десять раз тряси. Вот тогда это оно самое и есть, заклинание. А это все не то. Не хватает чего-то. Не до конца я ее, видимо, еще изучил.

Маша прищурилась и посмотрела на буквы, точно хотела взглядом заставить их сложиться в нужном порядке.

– Ты, пожалуйста, быстрей, – тихонько попросила она. – Там же Павлик.

– Я знаю, – сказал Костик сурово и опять отошел.

«Откуда он все-таки взялся? – думала Маша, глядя ему в спину. – Почему он всегда появляется в садике первый и уходит последний? Может быть, его вообще не забирают? Откуда он все знает – и про няньку, и про заклинания?»

Тысяча вопросов вертелась и подпрыгивала на языке, но Маша не задала ни одного. Она обещала помогать, а не мешать. И собиралась сдержать обещание во что бы то ни стало.

Серые, вязкие минуты ползли, как улитки, и наконец наступил тихий час. Залезая под одеяло, Маша перебирала в голове стихи и хмурилась. Все они были ровными, гладкими – как будто нарочно сделанными для дремоты, а не для бодрости. Глаза начали слипаться раньше, чем голова коснулась подушки.

Маша изо всех сил ущипнула себя за бок. Не усну, сказала она шепотом, хоть килограмм порошка высыпи, хоть насылай целую армию котов-баюнов. Пестрые стены уже начинали двигаться, ядовитые пауки уже спускались вниз из трещин на потолке. Хоть целую армию, повторила Маша, сонно моргая. «Муха-муха-цокотуха»... нет, не надо муху, пауки ее враз учуют... «Наша Таня громко плачет» – нет, нет, это опасные стихи! Не надо Тане плакать, никому не надо, слышишь, гадкая старуха? Эх, было бы у меня что-нибудь громкое и звонкое, я бы задудела во весь дух, как те мальчики в кино, которые будят спящих солдат, когда приближаются враг. Горнисты и барабанщики, вот как называются эти звонкие люди. Мой папа, когда был маленьким, был барабанщиком, знаешь ты это, глупая ведьма? Он показал мне, как держать палочки и научил специальной песне, которая сама звучит храбро и громко, как будто зовет в бой. «Бей, барабанщик, в ба-ра-бан. Бей, барабанщик, в ба-ра-бан. Бей, барабанщик, старый барабанщик, бей, барабанщик, в ба-ра-бан». Эта песня называется речёвка, а еще – марш. Марш отсюда, мерзкая карга. Убирайся. За синие моря, за крутые горы. Бей, бей, бей. Бей, барабанщик, в барабан.