Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)

По вечерам Сонер и "Аньюта" - у нее было необычное имя, русские имена все оканчивались на "аша": Даша, Маша, Саша, Наташа - гуляли по бульвару, обсаженному волосатыми пальмами. Иногда Сонер брал ее за руку, и она отдавала ему безвольную ладонь, по которой он проводил время от времени кончиками пальцев. Она обмирала, сжималась, смотрела на него снизу вверх овечьим каким-то взглядом... Сонер отступал. Она останавливалась у магазина, в котором жирные золотые цепи были намотаны на барабаны и продавались на отрез, как тесьма, завороженно смотрела, потом вдруг оживленно принималась рассказывать, как за обедом подкармливает кошку. Он говорил, придавая голосу проникновенность: "У тебя такие глаза, что глядя в них, хочется изменить свою жьиз’н!». Она верила, ей делалось неловко, страшно, радостно.

Очевидно, он казался ей не тем, чем на самом деле. Сперва это его обескураживало, но постепенно Сонеру стала нравиться эта игра. Он испытывал снисходительность, говорил нужные красивые фразы, и невольно увлекался, поддаваясь очарованию теплых бессонных ночей, близости ее молодого, слабо пахнущего солью тела, хранящего еще в себе жар дня, и уже начинал сам себе казаться искренним, влюбленным.

Внешне он не очень нравился ей. Был он излишне опрятен, и это почему-то напоминало Ане о его возрасте: свежий белый воротничок его рубашки, высовывающаяся из него сухая, темная, черепашья какая-то шея. Его касания и влажный шепот были ей и противны, но было и любопытно, и замирала она от сладкого страха, щекотавшего между ребер. Когда она оказывалась одна в номере, ложась в кровать, перед сном она мечтала о нем, и пока его не было рядом, он представлялся ей красавцем, она воображала его лицо, темные глаза, глядящие на нее с выражением любви и тоски, и этот образ был лучше, возвышенней, чем на самом деле. Она думала, что у нее наконец-то настоящий роман, и все вокруг было хорошо - духота, крупные звезды, странно лежащие на небосводе, и то, что лодыжки ее стали блестящими от загара.

7

Десять дней пролетели как золотые пчелы, Екатерине Николаевне казалось - прошел месяц, так быстро она перестала тосковать. Разжался кулак внутри, и теперь она присматривалась к жизни не с равнодушием человека здорового, но с внимательной надеждой выздоравливающего. В конце недели она поехала смотреть на покойных ликийцев, живших когда-то в узких норах в горе, как стрижи. От гор отражались крики муэдзинов. На обратном пути экскурсионный автобус высадил их перед храмом святителя Николая. Под тесные каменные своды полз с улицы белый жар. Мужчина с русой бородкой и бледными, словно застиранными руками, в автобусе сидевший рядом с ней, вдруг стал ей рассказывать откровенно, как близкому человеку, что приехал не как простой турист, не за катамаранами и морем, а хотел видеть остатки Византии. Конечной целью его путешествия был Истамбул, Константинополь, а оттуда он следовал в Израиль к Гробу Господню. Он хотел видеть все это своими глазами, а также потрогать, считая, что предметы несут на себе отпечаток истории, и если к ним прикоснуться и войти под нужные своды, на тебя осядет часть золотой пыльцы, называемой верой, а он полагал, что в ней нуждается. Все это он заключил сообщением, что у его собеседницы интеллигентное, располагающее лицо, и Екатерина Николаевна не знала, куда от него деваться.

Гид в своей незабываемой манере рассказывал, как были похищены из храма барийцами святые мощи:

- Когда саркофаг вскрыли, над городом раздался сладкий запах мира, тогда жители поняли, что святыня украдена, и пустились в погоню... Догнать не сумели, но благоухание было таким сильным, незабываемым, что стояло в воздухе еще несколько дней!

Женщина в красной кофте басом спрашивала у мужа:

- Ты сфотографировал меня с саркофагом? - и простиралась на камне.

Паломник тоже потрогал саркофаг и с благоговением понюхал пальцы, заключив:

– Раньше был запах мира, а нам достался только запах пыли! Если хотите освятить крестик, надо приложить его к саркофагу на три секунды.

Екатерина Николаевна провела пальцем по каменному выступу. "Запах мира?" - подумала она о своем. Не пахло ничем.

Вечером в баре было многолюдно и шумно. К Екатерине Николаевне пристал местный фотограф - днем он щелкал ее на пляже, а теперь пытался всучить фотографию за шесть долларов. Был, впрочем, востребован, судя по стенду в холле отеля, увешанном фотографиями девушек и женщин с солнцем на ладони, или змеевидно изогнувшихся в полосе прибоя. Она вынуждена была уйти.

В темноте она слышала за собой шаги, - к ней, нагнув голову, спешил Ахмед. Она удивилась. Покосившись на столики с празднующими, он, понизив голос, зашептал:

- Я заканчиваю через час. Буду ждать тебя за оградой, придешь?

- Почему за оградой? - глупо спросила она.

- Здесь нельзя, - покачал головой, и уже быстро шел обратно. Она пожала плечами и рассмеялась.

8