Из дальних лет. Воспоминания. Том третий

<p>Татьяна Петровна Пассек</p><p>Из дальних лет</p><p><emphasis>Воспоминания. Том третий</emphasis></p>

Серия литературных мемуаров

Государственное издательство художественной литературы, 1963

* * *

<p>Том третий</p>

<p>Глава 1. Деревня</p><p>1859 год</p>

Поля, поля! ваш мир меня объемлет.

Огарев.

Люблю я вас, вечерние отливы

И с далью неба слитый край земли,

Цветок лазурный между желтой нивы

И птички песню звонкую вдали.

Огарев^{1}

.

В конце мая 1859 года получила я разрешение ехать за границу с двумя сыновьями моими: Александром и Владимиром, да малолетним племянником, крестником моим Ипполитом, — и немедленно уехала с ними из Петербурга в Москву, где мы постоянно жили много лет в своем собственном доме. В Москве мы стали готовиться к отъезду в чужие края, но так как по делам нашим не могли выехать раньше осени, то решили до половины августа прожить в небольшой подмосковной деревеньке, в которой уже не раз занимали, по летам, поместительный барский дом с флигелем, баней, надворными строениями, огородом, одичалым садом и большим прудом с карасями, в котором у берегов кустарники и плакучие ивы купали свои ветки в полусонной воде, подернутой водяными растениями.

Лето стояло красное, тихое, временами перепадали крупные дожди, ни ветра, ни движенья — набежит тучка, сверкнет молния, прогремит гром, раскинет в небе радугу, и опять солнце, тишина, и все цветет, зеленеет, осыпанное дождем точно перлами. Выйдешь из гостиной на террасу после такого дождя, дохнешь влажным воздухом полей и леса, и на душе тише, светлей, благородней. Перед террасой луг; по лугу в проталинах сверкают неподвижно лужицы; дальше — ржаное поле; направо деревушка; налево дремучий бор; в бору кукует кукушка, иволга кричит; в кустарнике, близ террасы, шуршат и выпархивают какие-то пташки; издалека доносится родная песня; прислушиваешься к тишине и ловишь мгновенный трепет звуков.

Через час или два после дождя к террасе торопливо подбегают босоногие деревенские девочки и мальчики с кузовками ягод, и распространяется аромат свежей земляники и малины. Детские голоса наперерыв упрашивают купить ягоды; забираешь все, — и всего такая пропасть, что не знаешь, куда и деваться с ними.

Узнавши о ягодах, на террасу являются мои дети, — веселые, беззаботные, иногда с прибывшим к нам в деревню товарищем. Со скотного двора приносят густые желтые сливки, из буфета ложки, тарелки, и мы принимаемся за ягоды, не перебирая их; да и перебирать незачем: все как на подбор, крупны и зрелы. Старая няня предлагает развести перед террасой жаровню и говорит, что из таких знатных ягод хорошо сварить на зиму варенье.

— Да ведь мы уезжаем за границу, — скажу я, — на что же нам варенье?

— Э! — возражает она недовольным тоном, в котором слышатся слезы. — Бог даст, дети еще до отъезда скушают.

Затем является жаровня, скамейки, медные тазы, посуда, уголья, ведро с водой, стаканы. Две-три горничные девушки суетятся у жаровни на помощь няне. Варенье кипит, готово, прекрасное, и, точно, еще до отъезда нашего все съедается.

Дни проходят незаметно, делать ничего не хочется, — хочется жить и только жить, как живет травка, цветок, воздух. Наступающий вечер горит зарей и, догорая, сливает день с ночью.

Незаметно наступило время отъезда нашего за границу; как ни стремились мы в чужие края, но вздохнувши простились с нашей уединенной деревушкой, с ее простыми жителями, и они пожалели о нас.

В конце августа мы переехали в Москву, устроили там наши дела и в половине сентября были готовы к отъезду.

После прелестного лета наступила ранняя, холодная осень. В мрачные сумерки села я с тремя детьми^{2} и с нашей горничной девушкой, Дуняшей, в отдельно взятую нами почтовую карету (железной дороги тогда еще не было по этому пути), закутанные с головы до ног в платки и шубы. Заливаясь слезами, простились еще раз с провожавшими нас и, перекрестившись, пустились в дальний путь. Темнело. Всходил бледный месяц.

<p>Глава 2. За границей</p>

Тускло месяц дальний

Светит сквозь туман,

…

И лежит печально

Снежная поляна

Еду да тоскую:

Грустно мне и жалко

Сторону родную^{1}.

Дул сильный ветер и нагонял тяжелые, темные облака; порхали снежинки. К ночи посыпал такой сильный снег с метелью, что колеса кареты вязли в снегу и едва выбирались из сугробов.

Мы ехали день и ночь, останавливались на самое короткое время, чтобы пообедать или напиться чаю. В Варшаве мы отдохнули два дня, сели в вагоны железной дороги и чем дальше ехали, тем больше и больше вдвигались в лето, в тепло, в солнце, которого несколько дней в глаза не видали. Все было нам ново: на станциях музыка, цветы, гирлянды, толпы народа, движенье, жизнь; везде готовились праздновать юбилей Шиллера, продавались его портреты, стихи, песни.