Из деревенского дневника

Не менее странным покажется вам и положение соседнего разладинского мужика. Земля у него есть, и родит она хорошо, налога он почти не платит, а посмотрите на разладинского мужика: изба гнилая, солома гнилая, сам мужик вял, туп и понятием не тверд — все поддакивает, а оказывается, и не понимает, о чем речь; постоянно жалуется на баб — бабы, вишь, ему досаждают; жену бьет, а сам трус первой руки; «пужлив» перед барином, перед подрядчиком, вообще перед человеком; затеет какое-нибудь дело, не умеет себя держать совершенно. Барин, как существо высшее, подавляет его одним своим видом. Разладинец, разговаривая с барином, теряется, бормочет невесть что, ухмыляется во весь рот, даже фигурой показывает, что «мы вашей милости» что угодно, а дела сделать ни с барином, ни с подрядчиком не умеет. Наймется отвезти, положим, ночью на станцию, сам ходит, просит — «нужда»; а глядишь — и не приедет: лень встать от бабы, на печи тепло, а на дворе холодно; потом на бабу сердится. Никакой «ряды» правильно с ним делать нельзя или очень трудно; ничему он не знает настоящей цены, а по нужде соглашается на всякую цену, «сбивает цену дуром», потому что чувствует, что работа его будет плоха, чувствует, что мало-мальски из порядочной деревни мужик всегда перебьет у него и сделает лучше. А взявшись за дело, только клянчит, удивляется, как это все трудно, и беспрестанно ропщет на цену. Словом, разладинский мужик — мужик «брюзга».

— У вас кто теперича служит-то? — спрашивает мужик третьей деревни (будем называть Барской).

— Такой-то.

— Разладинский?

— Разладинский.

Барский мужик подумал и говорит:

— Ничего человек-то… а только что «набрюзжит» он вам!

И действительно «набрюзжал». Ничего худого не сделал, а именно только набрюзжал; больше и лучше этого нельзя о нем ничего сказать.

Так разладинцы «брюзжат» во всех своих делах. Бабы, которых разладинские мужики бранят, немного лучше, потому что большею частью берутся из чужих, работящих деревень; но и те скоро раскисают с этими брюзжащими мужиками. Брюзжат они без толку и в мирских делах: начнут сдавать кабак — сдадут одному, а завтра другому, и с обоих возьмут медный грош, а потом опомнятся и сообразят, что лучше взять с одного да побольше. Был у них под горой отличный и единственный родник, из которого вся деревня испокон веку пользовалась водой; родник был у речки, выше уровня ее на аршин. Ни с того ни с сего миряне взяли и отдали на речке место под мельницу, отдали так — зря, за десять целковых в год. Мельник сделал плотину, перегородил речку — и она залила грязной, дрянной водой отличный родник, оставив всю деревню без воды. «И какой дурак это выдумал?» — сердятся они друг на друга, старые на молодых, молодые на старых, и пьют гнилую воду.

Вообще разладинцы, стоя в промежутке между мужиками села Солдатского и деревни Барской, как будто находятся под влиянием и тех и других. Не платя податей, они чувствуют себя как бы в некотором родстве с привилегированными обывателями села Солдатского и перенимают у них разные вздоры. Солдатские пьянствуют на сходках то и дело: то у них мельницу снимают, то они луга сдают, то «отвальные», то «привальные». И эти тоже пялятся в пьяницы, хотят быть пьяны от мирских доходов. Взяли вот отдали мельницу — и пили два дня; кабак отдали двум: — с одного пили и с другого, и распились бы бог знает как, если бы оба кабатчика не отказали им в вине.

Ничего хорошего, впрочем, и в этом деле разладинцы не изобрели. Недавно их навострили солдатские на такую штуку: солдатские взяли у разладинских какие-то кустики, всего целковых на двадцать, а разладинские взяли у солдатских кусок выгона. Солдатские, как люди, знающие до тонкости питейное дело, выдумали пить так: сегодня ставят вино они за кустики, а завтра разладинцы за выгон. Пропили с обеих сторон рублей по двадцати. Староста было поудержал их, сказав: «Миряне честные, ведь вон за новым кабашником еще два ведра не допито — берите с него, чем покупать-то!..»

Миряне отвечали:

— То два ведра особенные, кабашные, мы с кабака их и выпьем; а это дело тоже особенное — особенно и пить будем. Ты не разговаривай, а собирай, почем с души придется!

В другой раз староста тоже повоздержал их.

— Миряне честные! — сказал он, — пейте вы кабашное вино вместо пастушьего (пастуха нанимали)!

Но миряне сказали:

— Ты зубы не заговаривай! Кабашное вино мы с кабака сопьем, а пастушье вино пить надо особливо. Ты вот разочти, почем с души приходится, ежели, примером сказать, на четыре ведра? А кабацкие два ведра мы в сухое время допьем, когда ни мельничных, ни пастушьих поев не будет.

Уж нечего сказать, куда охотники выпить; но даже и этого сделать как следует, с соображением, также не умеют.