Из деревенского дневника

— Мы что знаем? — наивничает Капитон Васильич: — мы нешто грамотные? Там писаря напишут бог весть что, а мы отвечай… Нашего брата и так уж пилили-пилили… Я с эвтой банки — ночей не спал… Бог с ней и с банкой! А доволен я, что по крайности ты меня выправил! Кабы помене ты с меня начету взял, я б тебя, вот перед богом тебе говорю, не то чтобы бражкой, а самым что ни на есть… да уж больно ты меня деньгами-то наказал…

— Мало, мало, Капитон Васильич!

— Да бббу-дет вам, христа ради! — умоляет первый из виноватых. — Пойдем чай-то пить, шут с ней и с банкой!

— Нет, погоди… Вот он жалуется, что с него много взято.

— Да пущай его жалуется! Перестанет…

— Да я и не жалуюсь. Благодарим, мол, покорно… Оправили… Ну маленечко многовато бытто.

— Нет, маловато, Капитон Васильич! Давай я тебе на счетах докажу.

— Нешто мы что знаем? На счетах все можно…

— Н-ну нет, брат! — сердясь уже, произносит Андрей Васильич.

— То-то мы не понимаем эфтого. А представляется нашему уму глупому — бытто лишки. Да это что уж! Бог с ними, не про это!.. А что благодарим — больше ничего.

Андрей Васильич не может не волноваться. Капитон хоть и говорит свои речи улыбаясь, но, очевидно, имеет против него зуб, неудовольствие и будет питать его непрестанно, сколько ему ни разъясняй, ни растолковывай. Это один из упорных деревенских земцев, смиренный, подхалимоватый, но злопамятный человек. У Андрея Васильича, знающего все это и не раз выводимого из всякого терпения людьми этого сорта, закипает желание во что бы то ни стало убедить этого земца, сломить его упорное отстаивание явной неправды, про которую знает сам Капитон, да не хочет сознаться.

— Нет, — говорит Андрей Васильич: — ты меня, Капитон Васильич, уж пожалуйста, не благодари, сделай милость. А вот что я тебе скажу. Я было собрался уезжать, думал, что дело это кончено; ну а теперь останусь… Давай опять всем миром проверять книги!

— Что ты! Что ты! вот еще затеваешь! — вопиют оба оправленные в один голос. — Ну ее к богу!

— Нет! — задетый за живое, говорит Андрей Васильич, — давай сызнова. Говори, на чем тебя обсчитали?

— Да будет тебе! Брось ты его, лысого дурака!

— Ну — в чем? — пристает Андрей Васильич.

— Али захотел, чтоб хуже было? А как накатают на твою лысину еще с полсотни — лучше будет?

— Да господи помилуй! Нешто я жалуюсь! — уж вполне виноватым тоном произносит Капитон. — Что вы это! Я только так, мол… Что вы нас, дураков, слушаете? Я нешто — что?.. Опять считать! Нет, уж увольте, и так она вон где, банка-то…

— А надо бы тебя, Капитон Васильич, поприжать! Погоди! Ей-богу, я опять засяду. Я сорок рублей записал на жалованье письмоводителю, то есть будто бы себе, а ведь эти деньги прямо надо с тебя взять.

— Помилуй, что ты! Господи боже мой! Чай, и этого будет! Еще сорок! Нет уж, сделай милость, ты это оставь…

Капитон начинает уж умолять. Андрей Васильич доказывает ему, что он не будет вновь поднимать этого дела потому только, что ему надо ехать, а то бы следовало пробрать Капитона Васильича и не так… Дело кое-как улаживается. Андрей Васильич чувствует, что он делал дело правильно, как мог, никому не помирволил и что протест Капитона он, по совести, имеет право оставить без внимания, хотя знает, что Капитон, испуганный перспективою переучета, только притворился вполне удовлетворенным и что ушел он домой все-таки со злобой в сердце.

5

Надо, надо ехать… На будущее же лето Андрей Васильич воротится сюда же, здесь много у него образовалось связей, знакомства: — куда ж ему возвращаться-то, как не сюда? И где он так много работал, где в нем так нуждались, как здесь?

Он совсем собрался; только денег нехватает… Вопрос о деньгах только что было начал возникать в ряду его размышлений, как случилось новое, совершенно деревенское обыкновеннейшее обстоятельство, которое, однако, заставило сразу забыть и поездку и вопрос о деньгах и опять потянуло в глубь, в темь деревенской жизни.

Явилась сплетня и неправда.

— Скоро ль едешь-то? — спрашивают его дня через два после окончания банковских дел одни из мужиков-приятелей.

— Да вот не знаю… Скоро, я думаю…

— А там про тебя и невесть что болтают! — Мужик-приятель махает рукой…

— Что такое?

— Галдят не приведи бог что!

— Что же именно галдят-то?

— Сказывают так, бытто поделили вы с оправленными-то немалые барыши… Он бытто тебе денег отвалил… Был ты у него опосля банки?

— Был.

— Пил чай?

— Пил.

— А после на пчельник поехали?

— Да, ездили на пчельник.

— Давал он тебе там деньги?

— Давал.

— Ну вот!..

Андрея Васильича сразу хватает за сердце после этого «ну вот!», сказанного его хорошим приятелем таким тоном, который давал этой фразе необычайно оскорбительный смысл: «ну, так, стало быть, недаром они галдят-то…» Вот какой смысл таился в этом кратком — «ну вот».

— Да ведь это я с него восемь рублей за последний месяц получил.

— Поди толкуй с ними!

— Да ведь я нанимался к ним за восемь рублей! Ведь они же должны помнить это?