Читаем Из дневника последних лет жизни (ЛП) полностью

Ладно. С названием покончено. Что дальше? Снова роман и стихотворения. Что же случилось с рассказами? Они ушли от меня. Есть причина, но я не знаю какая. Если бы я работал над ними, может, быть я нашел бы причину, но такая работа ни к чему бы не привела. В том смысле, что время можно потратить на роман или стихотворения. Или на стрижку ногтей.

Кто-то должен, наконец, изобрести приличный аппарат для стрижки ногтей на ногах. Уверен, это возможно. Тот, который имеется, слишком неуклюж. Я читал, что один бродяга пытался захватить винный магазин с помощью ногтестрижки. Не сработало. Как Достоевский стриг ногти? Ван Гог? Бетховен? А, может, не стригли? Скорее всего. Обычно мной занимается Линда. Теперь-то она все делает отлично, но раньше доставалось моей бедной коже. С меня хватит боли. Любой.

Я знаю, что я скоро умру, и это кажется мне странным. Я эгоистичен, моя чертова задница хочет извергать все больше слов. Сочинительство подогревает меня, проносит сквозь золотой свет. Но действительно, сколько я еще продержусь? Продолжать нечестно. Смерть — топливо в баке. Она нужна нам. Она нужна мне. Мы взрываемся, если остаемся слишком долго на одном месте.

Странная вещь, после смерти человека взглянуть на его обувь. Печально. Как будто вся жизнь сосредоточена в этих ботинках. Не в одежде. Одежда — это когда только что умер. Кладешь шляпу, перчатки и ботинки на кровать, смотришь и сходишь с ума. Не надо. В конце концов, они теперь знают то, что не знаешь ты. Наверное.

Сегодня последний день на скачках. Околачивался у тотализатора в Голливудском парке. На все 13 забегов. Удачный день. Вышел бодрый, полностью обновленный. Даже скука не приблизилась ко мне. Да, я был крутым. Замечательно. Замечаешь вещи. Как колеса машины, когда сдаешь назад. Панель управления. Ты — в чертовом космическом корабле. Ты в движении, аккуратно следишь за дистанцией и скоростью. Какой бред! Но только не сегодня. Ты поднялся. Как странно. Но ты не удивлен. Это еще повторится.

Завтра выходной. Кругом — встречи, тысячи бегущих лошадей. Так же величественны как заливы, словно они и есть.

На автостраде, ведущей к Южной Гавани мне на хвост сели копы. Вовремя. Я сбросил до 60. Он тоже. Я удерживал. Не давал пойти на обгон. Он выжал 75. Копы не любят аккуратных. Прошло пять минут. Он взревел на полных 90. До свидания. Ненавижу вытаскивать билет как все. Надо почаще пользоваться зеркалами заднего вида, это просто. Правда, в конце концов, ты все равно попадешь на заметку. А попав, надейся, что ты не пьян и у тебя нет наркотиков.

И вот я здесь, в этом изумительном месте со своим «макинтошем». Ужасная музыка по радио, но день не может быть на 100 процентов хорош. Если на 51 — считай, что ты выиграл. Сегодня — 97.

Мейлер написал толстую книжку про ЦРУ и тому подобное. Норман — профессиональный писатель. Однажды он спросил мою жену: "Хэнку не нравятся мои книги, да?". Норман, лишь нескольким писателям нравится читать других писателей. И то, только тогда, когда те уже давно мертвы. Писатели любят лишь свое дерьмо. И я таков. Я не могу даже с ними разговаривать, смотреть на них, или, что еще хуже, слушать их. Но самое ужасное — пить с ними, они озабочены собой, выглядят такими жалкими, словно желают укрыться под материнским крылом.

Лучше я буду думать о смерти, чем о писателях. Намного приятнее. Я собираюсь выключить чертово радио. Композиторы тоже иногда перебарщивают. Если уж надо с кем-то поговорить, я предпочту компьютерщика или гробовщика. С выпивкой или без. Лучше с. 

10/2/91 11:03 PM

Смерть приходит к тем, кто ждет ее и к тем, кто не ждет. Как много переживаний сегодня, бессмысленный день. Вышел с почты, машина забарахлила. Я — приличный гражданин. Хожу в автоклуб. Итак, мне нужен телефон. Сорок лет назад телефоны были везде. Телефоны и часы. Мог оглянуться и увидеть, сколько время. Больше нет. Больше нет свободного времени. И общественные телефоны исчезают.

Ведомый интуицией, я зашел на почту, спустился вниз: в темном углу, одинокий и незаметный стоял телефон. Старый добрый грязный телефон. В районе двух миль такого больше не было. Я знаю, как обращаться с телефоном. Возможно. Информация. Раздался голос оператора, и я почувствовал, что спасен. Спокойный уставший голос поинтересовался какой город мне нужен. Я назвал город и автоклуб. (Ты должен знать, как совершать множество мелких дел, повторять их снова и снова, или ты — мертвец. Смерть бродит по улицам. Нежданная). Женщина дала мне номер, но он оказался неправильным. Какой-то офис. Потом я дозвонился до гаража. Ответил крутой парень, мачо, очень воинственно настроенный. Замечательно. Я все ему рассказал. "Подождите 30 минут".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное