Из "Дневника старого врача"

Ясно было, что лишить его очков - значило сделать лекцию для. него вполне невозможною. Слушатели, заметив, что он, приходя на лекцию, прежде всего снимает свои очки и кладет их на кафедру, умудрились устроить так, что положенные очки должны были неминуемо провалиться в пустоту кафедры на самое ее дно. Положение профессора было критическое; он, видимо, потерял голову и не знал, что ему делать. Тогда те же слушатели явились перед ним советниками на помощь; один из них, долго не думая, притащил от сторожа кочергу, запустил ее в провал и начал к ужасу ковырять ею во все стороны так безжалостно, что очкам, очевидно, грозила опасность полного разрушения.

Вся аудитория между тем собралась около кафедры и злополучного наставника; советам, толкам, сожалениям не было конца, и вот, наконец, общим советом решили, что нет другого, более надежного, средства сделать лекцию возможною, то-есть достать очки, как перевернуть кафедру вверх дном и вытрясти их оттуда. Принялись за дело, увенчавшееся успехом; вытрясли полуразрушенные кочергою очки; когда достигли этого результата и профессор рассматривал уныло нарушение целости своего зрительного инструмента, в аудиторию вошел другой профессор и остолбенел при виде необыкновенного зрелища. Таким образом, лекции, то-есть прочтению тетрадки, к удовольствию многих слушателей, не суждено было состояться.

У другого профессора того же (если не ошибаюсь, словесного) факультета было заведено в начале лекции читать протокол прошедшей, и это чтение поручалось им одному репетитору. Все знали, что репетитор этот непременно скажет в начале чтения протокола, и многие из других факультетов являлись из любопытства на лекцию, чтобы услышать заранее известный всем curiosum. Curiosum состоял в том, что репетитор начинал чтение протокола всегда следующими словами:

"На прошедшей лекции 182.. года, такого-то числа, Василий Григорьевич такой-то, надворный советник и кавалер, излагал своим слушателям то-то и то-то". Профессор же постоянно и непременно всякий раз прерывал чтение репетитора замечанием, что он действительно надворный советник, но вовсе не кавалер. На это замечание, в свою очередь, репетитор всякий раз отвечал:

"Как же, Василий Григорьевич, вы удостоены медали за 1812-й год на владимирской ленте".

Но, несмотря на комизм и отсталость, у меня от пребывания моего в Московском университете вместе с курьезами разного рода остались впечатления глубоко, на целую жизнь врезавшиеся в душу и давшие ей известное направление на всю жизнь. Так, лекции Лодера, несмотря на мое полное незнакомство с практическою анатомией, поселили во мне желание заниматься анатомиею, и я зазубривал анатомию по тетрадкам, кое-каким учебникам и кое-каким рисункам. Даже обычные выражения Лодера:

"Sapientissima natura, aut potius Creator sapientissimae naturae voluit", (Мудрейшая природа, вернее, Создатель мудрейшей природы пожелал) - не остались без влияния на меня.

Я и теперь еще, через 50 с лишком лет, как будто слышу их. Но и самые надписи на стенах анатомического театра и клиники слились у меня как бы в одно целое с начатками моих научных сведений в Москве [...].

Студенческая жизнь в Московском университете до кончины императора Александра I была привольная. Мы не видывали попечителя - кн. Оболенского. Я его только раз видел на акте; да и с ректором Прокоповичем-Антонским (Ант. Ант. Антонский-Прокопович (1762-1848); с 1788 г. адъюнкт энциклопедии и натуральной истории, затем-профессор; с 1824 по 1826 г.-ректор университета.)

- встречались вступающие в университет кутилы и забияки. Я его видел также только на акте. Мундиров тогда еще не было у студентов. Несмотря на это, я не помню ничего особенно неприличного или резко выдававшегося в наружном виде студентов. Скорее выдавалась и поражала нас наружность у профессоров, так как одни, из них в своих каретах, запряженных четверкою, с ливрейными [ лакеями на запятках (как М. Я. Мудров, Лодер и Е. О. Мухин); казались нам важными сановниками, а другие - инфантеристы или ездившие на ваньках во фризовых шинелях ( Ванька-биржевой извозчик; фризовая шинель - на толстой

ворсистой байке (В. И. Даль. Словарь). - имели вид преследуемых судьбою париев.

Но со вступлением на престол Николая I, после декабрьских дней, и мы почувствовали перемену в воздухе.