Из 'Дневника старого врача'

Кроме костей и гербария, я принес домой из 10-го нумера и мое новое мировоззрение, удивив и опечалив этим не мало мою благочестивую и богомольную матушку. В церковь к заутреням и даже всенощным я продолжал еще ходить, соблюдал посты и все обряды, но при каждом случае, когда заходила речь с матерью и домашними о святости внешнего богопочитания, о страшном суде, муках в будущей жизни и т. п., я сильно протестовал, глумился над повествованиями из Четьи-Минеи о дьяволе и ею проказах и пр. [...].

Немудрено, что при моем складе ума, при моем воспитании, при моем возрасте, формация моего мировоззрения, тотчас же по вступлении в университет, началась не снизу; ломка началась сверху. Сначала я стал потихоньку мести мою лестницу с верхних ступеней; но выбрасывать сор не смел. Обрядность и внешность богопочитания сохранялись мною отчасти по привычке, отчасти из страха. Но если прежнее дело оставалось in statu quo, (В первоначальном состоянии) то прежняя мысль уже сильно потрясалась и рушилась.

- Какой, право, Яков Иванович (Смирнов, о котором я говорил, кажется) пересудник и зубоскал! - говорит матушка: - как можно так отзываться о священнослужителях!

Я: Да, послушали бы вы, что поповские сынки в университете говорят о своих батюшках, так другое бы и сами подумали о попах; ведь это жрецы.

Матушка: Что ты, бог с тобою! ведь у нас бескровная жертва.

Я: Да что же, что бескровная? Все-таки и наши попы надувают народ, как жрецы прежде надували.

Матушка: Как это можно так сравнивать!

Я: Да отчего же не сравнивать? Ведь религия везде, для всех народов, была только уздою (это выражение я слышал накануне разговора от одного старого семинариста на лекции), а Попы и жрецы помогали затягивать узду.

Матушка: Религия - ведь это значит вера; так неужели же теперь, по-вашему, и веры не надо иметь?

Я: Послушали бы вы, маменька, что говорит вон немецкий философ Шеллинг (я только что слышал о нем в 10-м нумере от одного ярого поклонника профессора петербургской Медико-хирургической академии Велланского). (Дан. Мих. Велланский (1773-1847) - сын кожевника; профессор физиологии в СПб. МХА; один из крупнейших представителей натурфилософской школы в России. Слушатели В. признавали, что его лекции, без опытов, слишком отвлеченны и мало полезны для медиков-практиков.

О научной деятельности В., о влиянии его на развитие русской философской мысли, а также о влиянии на русское естествознание натурфилософии Шеллинга, Окена и других -у X. С. Коштоянца ).

Матушка: Да я читала его "Угроз Световостоков".

Я (с насмешкою): Да это не Шеллинга, а Штиллинга вы читали. Где же, вам, маменька, понять Шеллинга; его и не всякий ученый поймет. Это натурфилософ. (Ф..В. Шеллинг (1775-1854)-один из представителей немецкого классического идеализма.

И.-Г. Юнг-Штиллинг (1740-1817)-немецкий мистический писатель; под конец жизни уверял, что в нем воплотился Христос; его сочинения имели реакционное влияние. "Угроз Световостоков" (перевод Штиллинговой "Тоски по родине"; выпущен в пяти томах в 1818 г.)-наиболее распространенное в России в первой четверти XIX в. сочинение Ш.)

Матушка: Да, ты, Николаша, уже не хочешь ли сделаться масоном?

Я: А что же такое масон? У нас, там, в университете, между в нашими студентами есть и масоны (и намекаю на сделанное мне втайне сообщение из 10-го нумера).

Матушка (крестится): Ну, бог с тобою! С тобою теперь не сговоришь. Вот время-то какое настало! Куда это свет идет?

Я: Да куда же ему идти, и что такое время? Прошедшее невозвратимо; настоящего не существует; его не поймаешь,- оно то было, то будет; а будущее неизвестно.

Эта последняя тирада понравилась матушке, и она долго после напоминала мне всегда: "А помнишь ли, как ты мне говорил, что прошедшее не возвратишь, настоящего нет, а будущее неизвестно. Это так, так".

Десятый нумер остался мне памятным навсегда не только потому, что воспоминание о нем совпадает у меня с развитием первого в жизни мировоззрения, но и потому еще, что слышанное и виданное мною в этом нумере в течение целых трех лет служило мне с тех пор всегда руководною нитью в моих суждениях об университетской молодежи.

10-й нумер 1824 года, перенесенный в наше время, наверное считался бы притонам нигилистов [...].

Не было ни попечителей, ни инспекторов, в современном значении этих званий. Попечителя, князя Оболенского, (А. П. Оболенский (1769-1852)-попечитель Московского университета с 1817 по 1825 гг. О нем-у Д. Н. Свербеева (т. I, стр. 94 и сл., 470 и сл.) видали мы только на акте, раз в год, и то издали; инспекторы тогдашние были те же профессора и адъюнкты, знавшие студенческий быт потому, что сами были прежде (иные и не так давно) студентами.