Из дневника улитки

Случай этот не уникальный. Одна биография из тысяч. Позже Лео Бауэр, отрекшись от прежней веры, стал социал-демократом. И столкнулся с недоверием новых товарищей по партии, ненавистью бывших и подлостью политических противников. В сущности, он должен был бы махнуть рукой, плюнуть на все и уйти. Но воля, какой обладают лишь не единожды сломленные, смотревшие в глаза смерти и имеющие силы осознать собственную вину, позволяет ему жить — пусть и не в полном смысле слова, но хотя бы деятельно. Лишь поздно вечером, когда все обговорено, рабочий день ломовой лошади вроде бы завершен, мой друг как бы застывает. Со странно отсутствующим видом сидит он в окружении торговцев политическими новостями — хоть и уставших, но жаждущих получить информацию. В эти минуты его покидает то, что поддерживает в нем волю. Кажется, будто он слышит шорохи бегущего времени. Будто витает в пустоте. Взгляд его ни на чем не останавливается. Лицо покрывается серой тенью. И хотя я знаю, что дело в излюбленных органах Сатурна — селезенке, печени и желчном пузыре, на которых до сих пор сказывается сибирская ссылка, — но еще явственнее я вижу слово «тщетно» в свинцовой рамке. Отвращение к прошлому знанию — и к новому тоже. Ему, социалисту, справедливость представляется понятием сомнительным, изжившим себя и абсурдным, как некогда гуманистам — геометрия.

Когда Альбрехт Дюрер готовился гравировать «Melencolia», для фигуры сидящего ангела он воспользовался набросками со своей сварливой жены Агнес. Сохранилась и копия карандашного наброска: спящая собака. Глядя на него, я понимаю моего друга Лео Бауэра, когда он вползает в поле притяжения Меланхолии — поздно вечером, когда уже последняя Утопия погасила свой ночник: после стольких попыток все-таки наваливается тоска.

Почему же Лео Бауэр все же остается с нами, пока жив? Почему же очень многие, с которыми я встречался во время моих поездок и которые, как и я сам, знают, что у прогресса бывают периоды застоя, и тем не менее вновь и вновь пытаются поднять его свинцовую тяжесть и высечь из шатких камней его фундамента ту искру, которая зажигает для нас свет Утопии?

Когда я писал для моих и других детей книгу, в которой прогресс меряется улиточной мерой, я в то же время обрисовал, от чего человек способен впасть в тоску.

Я выступаю в защиту Меланхолии. И представил ее вам в современных вариациях, чтобы она была вам не чужда и подозрительна, а близка и понятна.

Лишь тот, кто испытал застой в прогрессе и признает право прогресса на застой, кто хоть однажды или много раз оставлял всякую надежду, кто сидел на пустом улиточном домике и жил на теневой стороне Утопии, может понять, что такое прогресс.

notes

Примечания

1

Я люблю мир! (англ.)

2

Янтарь по-немецки — Bernstein.

3

Мыслю, следовательно, существую. — Карфаген должен быть разрушен (лат.).