Из дневника улитки

В семидесятые годы XV века итальянский философ Марсилио Фичино пишет своему другу: «В эти дни я, так сказать, не знаю, чего я хочу; может быть, я вовсе не хочу того, что знаю, и хочу того, чего не знаю». Фичино объясняет это состояние глубокой меланхолии, краткое описание которого читается как предвосхищение шопенгауэровского трактата «О свободе воли», получившего премию на конкурсе, своим Сатурном, злобно отступающим под знаком Льва. Тем не менее он опечален тем, что, будучи гуманистом и ученым, все еще верит в планеты и считает меланхолию своим злым роком. В конце концов, по совету друга, Фичино склоняется к мнению Аристотеля, который, пожалуй, первым легитимировал меланхолию и увидел в ней первопричину выдающихся достижений в искусствах и науках.

То же самое происходит и с Дюрером, который, видимо, во время путешествия в Италию или же благодаря своему другу Пиркхаймеру познакомился с главным трудом Фичино «De vita triplici», посвященном людям, отмеченным печатью Сатурна.

Хотя Сатурн правит свой бал и ныне, но его владычество уже не имеет столь рокового смысла, а лишь очерчивает границы Меланхолии как сферы обитания созерцательности. «Святой Иероним в келье», гравюра по меди, выполненная весной того же года, была для Дюрера стимулом к иному образу жизни — тихая обитель трудов, келья, затворничество, избранное добровольно и далекое от мирского шума уединение — опытное поле Утопии.

Тем самым Меланхолия становится многосмысленной. Для простого люда, невежественного и несведущего, она все еще неотвратимый рок, а для людей образованных создает ауру избранничества. Уже намечается культ гениальности, свойственный XVIII столетию, оттуда же заимствуются и консервативные отговорки наших дней: они повышают голос лишь тогда, когда новые общественные отношения стабилизируются и возникает необходимость защищать приверженность к старому, как наследственное право на Меланхолию. Меланхолия как привилегия интеллектуальной элиты, оправдывающей свою бездеятельность, и высокомерие как ее консервативное воплощение.

С давних пор и поныне грозная незыблемость существующего противопоставлялась и противопоставляется прогрессу как разрушительной силе. Ибо где бы прогресс ни терпел неудачу — то ли из-за несвоевременности целей, то ли из-за утопического отрыва от реальности или из-за собственных неумеренных амбиций, и эффект от новаций оказывался смехотворно мал, там ликовал консерватор со своим вечным «я все это и раньше знал». Меланхолическими жестами он хочет показать, что ничего нельзя изменить, что человеческие усилия тщетны и что всеми нами правит непредсказуемая судьба: человеческая жизнь во власти рока. И надежен лишь порядок как признаваемая всеми система. Она укрепляет иерархическую структуру общества и светскую власть. Придает стабильность существованию. Порядок основывается на добросовестном выполнении своего долга и смиренной невзыскательности. Право на Меланхолию сохраняется за образованным слоем, руководящей элитой и людьми, облеченными властью.

Ибо как и всякий замкнутый на себя общественный строй, консервативный порядок вещей отказывает массе, характеризуемой как несведущая, в праве на Меланхолию, то есть праве не подчиняться строю и его договоренностям. Власть — нечто данное. Довольство существующим порядком вещей — необходимость. Меланхолия вызывает подозрения, как только перестает быть привилегией какой-либо элиты и накладывает печать на общественное поведение масс. Подозрительность по отношению к Меланхолии как предвестие запрета на нее с давних пор основывается на приравнивании Меланхолии к болезни.

Больной Дюрер. Он в меланхолии, потому что болен. В картинной галерее Бремена находится размытый рисунок пером, сделанный Дюрером, по мнению экспертов, раньше, чем «Melencolia». Предполагают, что этим рисунком Дюрер хотел помочь в постановке диагноза врачу, жившему далеко от него. Это автопортрет в обнаженном виде; правый указательный палец Дюрера приставлен к тому месту, где находятся желчный пузырь, печень и селезенка: желтым пятном отмечен очаг болезни. Надпись на рисунке гласит: «Там, где желтое пятно и куда указывает палец, у меня болит».

Известно, что Дюрер еще до поездки в Нидерланды жаловался на вздутие селезенки. Народные календари вплоть до конца прошлого века называли Сатурн гнилой, зловредной планетой, вызывающей болезни селезенки и печени, желчного пузыря и почек. Поскольку эти внутренние органы находились в сфере компетенции Сатурна, причину меланхолии искали именно там.

Сделала ли Дюрера меланхоликом именно больная селезенка?

Верен ли все еще взгляд на меланхолию как на болезнь? Если Дюрер был болен и, будучи гуманистом, страдал меланхолией, неизбежен ли вывод, что он был болен потому, что страдал меланхолией?