Из дневника. Воспоминания

17/V 65. Смирнов улетел в Берлин – и вернулся. Наш друг, Анна Моисеевна, видела его на вечере памяти Короленки, и он сказал – опять! – что дело Бродского будет решено на днях. На ее просьбу – разрешить ей придти, он ответил: не стоит! его решат в минуту!

В дело уже вмешался Сартр, Арагон, Неруда.

Сегодня вечером в Союзе встреча писателей с Зам. Пред. Верх. Суда СССР. Приглашен Копелев и готовится выступить (о Бродском).

25/V 65. На днях письмо от Бродского – просит для родственника лекарство от бронхиальной астмы. Три стихотворения, из которых одно – «В распутицу» – превосходно.

Лекарство ищу. (В Кремлевке нет.) Копелева оборвал высокий гость, не дал ему говорить («не надо на меня воздействовать»); писатели не поддержали; Атаров сказал: «не будем нарушать законы гостеприимства».

(Лучше бы не нарушать законы справедливости – и страны.)

29/V 65. Москва. Оказывается, Иосиф неделю сидел в тюрьме за то, что на два дня опоздал из Ленинграда. Мальчики, приехавшие к нему на день рождения (27/V), пошли к секретарю райкома и упросили, чтобы его выпустили на этот день…

Завтра пойду к Фридочке.

7/VI 65. По поводу Иосифа была тревога: мне позвонила из Ленинграда Грудинина, что будто дело уже решалось, 3/VI. Решение неизвестно, просила узнать. Назавтра с утра милый Гнедин отправился в секретариат Верховного Суда: дело было поставлено на повестку, но снова снято и снова находится у Л. Н. Смирнова.

10/VI 65. Переделкино. Дивные дни – теплые, сухие. Расцветающий сад.

И как всегда, лгут – птицы, тишина, зелень. Пошла я в дом накапать капли в глаза. Телефонный звонок: Лев Зиновьевич. Ему сказала И. Огордникова (из Иностранной комиссии), что по делу Бродского – отказ… Отказ в пересмотре.

Надо проверить – правда ли это.

12/VI 65. Москва. Нет, кажется, неправда.

Милый Гнедин ходил в секретариат Верховного Суда, там ему сказали, что все на прежнем месте: т. е. дело у Смирнова… Но может быть сведения Огородниковой были из более высокой инстанции?

20/VI 65. Москва. Дело Бродского стоит на месте. Стало и стоит.

17/VII 65. Вчера, после трехнедельного перерыва, вызванного моей болезнью, поехала к Фриде.

Она лежала на боку, раскинув руки, с закрытыми глазами. Потом:

– Как наш рыжий мальчик?

Медленно, трудно, но с отчетливой ясностью всех мыслей и ассоциаций.

20/VII 65. Фрида как-то еще выше лежит на подушке, словно бы на облаке. Или поднятая на крест.

Спросила, что нового.

Я рассказала ей о Евтушенке: вернувшись из Италии, он написал в ЦК записку – отчет и там о Бродском: как вредит нам это дело, как необходимо его выпустить поскорее, и потом издать его книгу – причем он, Евтушенко, берется отобрать стихи и написать предисловие.

– Не до книги, – сказала Фрида. – Освободили бы поскорее.

11/VIII 65. Вчера мы похоронили Фриду – свет, жизнь.

В толпе – Над. Як. Мандельштам, приехавшие из Ленинграда: Дьяконова, Адмони, Эткинд, Руня Зернова, Нат. Долинина; Калабалин с детьми из своего детского дома; Фридина любимая учительница – Анна Ивановна; множество друзей (Савичи, Облонская, Галль, Грекова, Гнедины, Ивичи, Сана, Оттены); множество знакомых – лечившие ее врачи, шившая ей портниха, В. Корнилов, Аким, Эмма Гр. Герштейн, Н. Иос. Ильина; журналисты из трех газет; читатели; незнакомцы.

За кулисами – чиновничья возня: кто будет «вести» траурный митинг. Копелев не годится, нужен член секретариата… Бегают друг за другом Галин, Борисов.

Сменяется почетный караул. И я постояла немного, посмотрела на Фридин лоб и брови – всё, что осталось неизменным.

Венки от «Нового Мира», от «Сов. Писателя», от К. И. (который еще не знает о смерти; это и телеграмму организовали мы с Кларой и Люшей), от «Известий», от «Комсомолки».

Распоряжающийся Арий³⁹.

Я, присев в духоте, оказалась рядом с Над. Як. (чего вовсе не хотела) – она меня познакомила с Шаламовым. Я с истинным глубоким уважением пожала его руку.

Начался митинг. Открыл Галин. Произносил пошлые газетные приблизительности. Потом Калабалин. Это человек талантливый, оратор блестящий, но надгробные речи – не его жанр, к тому же он все время плакал. Потом Орлова – хорошо. В заключение она прочла телеграмму от А. А. «Пусть ее светлый образ останется для нас утешением и примером душевного благородства». Потом я. Став на свое место, я почему-то совсем перестала волноваться и говорила спокойно.

О деле Бродского, как мы условились с Копелевыми, говорили только отвлеченно, не называя фамилий.

Потом Глеб Семенов – стихи.

Оттен прочитал полстраницы очень трогательные, присланные Паустовским. Там была хорошая мысль: что с Фридой Абрамовной случилась такая беда, которую не может исправить даже сама Фр. Абр.

11/VIII 65. А неприятности своим чередом: сегодня позвонила мне И. Н. Пунина из Ленинграда, спрашивает, нет ли чего решительного плохого об Иосифе.

– Нет, говорю, а что?