Из дневника. Воспоминания

Внутри: Екатерина Фердинандовна в комнате младенца, Ермолай в Димкиных сапогах, из которых он не хочет вылезать и потому все время падает; Игнат, хватающий со стола и запихивающий в рот исключительно негодные предметы вроде скрепок; Аля у телефона; Борька Пастернак⁷¹ и Димка в экстазе ставят какие-то палки… Но главное – телефон и гениальность А. И.: он сказал Але, что не приедет, а чтобы она продолжала держать к телефону подключенным магнитофон и записывать все угрозы и свои ответы.

Она мне прокрутила пленку назад; ее ответы очень находчивы; подлецы звонят под разными масками, напр.:

– Говорит друг А. И., заключенный. Мы, заключенные, им возмущены.

Был даже друг Л. К. Ч., к моему ужасу.

Потом пришли Женя и Алена Пастернак⁷².

К телефону решили больше не подходить. Дамы уложили мальчишек спать и позвали нас чай пить.

Оказалось, до нашего с Володей приезда внизу на подоконнике сидели 5 милиционеров. Аля высунулась; они у нее же спросили:

– Не знаете ли, зачем нас сюда прислали на опорный пункт? Кого охранять?

Таким образом, они собирались устроить под окнами настоящий «Гнев народа», а милиция охраняла бы Солженицына… Все в порядке.

Но почему-то отменили. Может быть, поняли, что его нет.

Тут-то Аля и дала мне его письмо в мою защиту… И я огорчилась. Но оно уже ушло.

Теперь все ждут: лишат ли его гражданства и вышлют ли? Гнусные статьи в «Правде», в «Известиях»…⁷³

Он уже дважды отвечал.

Из одного разговора с ним – мельком – я поняла, что он к этому готов.

«Сам о выезде не попрошу, но если меня лишат гражданства – физически сопротивляться не буду».

«Все так».

Горько.

2 февраля 74, среда, Москва. В газетах продолжается гомерическая травля Ал. Ис.

В газетах против А. И. – Бондарев⁷⁴, некогда ходивший в либералах; а также его одноделец, Ефремов, что ли, который сообщает, что А. И. на следствии вел себя очень плохо.

Подлецы. И нет на прорву угомону.

7 февраля 74, четверг, дача. За стеной А. И., и от этого легко на душе.

Вчера, когда я приехала, он был счастлив, утомлен и перевозбужден.

А. И. сказал мне собственный ответ (на новую клевету: своего однодельца, который утверждает, поссорившись с А. И. в 64 г., и откопанный теперь нашими скотами, будто А. И. дурно вел себя на следствии). Затем драгоценности: заявления трех молодых героев в пользу Солженицына. К сожалению, западное радио передало только кусочки, а ведь тут – со стороны незащищенных, неизвестных людей – каждое слово драгоценность.

4 февр., в понедельник, у меня был корреспондент «Фигаро» Леконтр. Вот до чего мы дожили! Я его не пускала неделю, потом справилась у добрых людей, знатоков, – можно. Похож – жестикуляцией – на доброго одесского еврея. Пришел с магнитофоном и в сопровождении переводчицы-стукачки. (Почти так и представил.) Красивая стерва, явно из КГБ, переводит бесстрастно. Я прочла в магнитофон приготовленные куски:

I. Архипелаг.

II. О Солженицыне на даче (несколько глав).

III. О своем исключении и «Советской России» (чуть-чуть).

IV. Свое выступление на Секретариате.

В промежутках он выключал или делал вид, что выключает магнитофон.

Обижался, что его не принимает А. И. и не дает интервью. «Все Америке, а не Англии, а Франция ничего не знает».

Я не объясняла, но понимаю, что Франция неинтересна потому, что Би-би-си, «Голос» и «Немецкую волну» у нас слушают, а Францию – нет.

Думаю, что об «Архипелаге» в «Фигаро» бесполезно, перевод все испортит; у меня же всё на «предатель» – «предал гласность» – «предают забвению»⁷⁵.

8 февраля, пятница, Переделкино. Хотела сегодня сесть за следующую главу книги, очень хорошо подготовленную мною и Финой в городе – ан нет.

С утра Ал. Ис-чу позвонила Аля, что ей пытался вручить повестку на имя Ал. Ис. некий тип – вызов к следователю Балашову в Прокуратуру СССР. Придравшись к отсутствию какого-то номера, она повестки не приняла.

Не успел он сообщить мне эту новость – стук в дверь. На крыльце – четверо мужчин, через окошко не пойму кто. Открываю. Опять пришли измерять дом, потому что папка потерялась. На этот раз катушки и все как следует, и промеряют и диктуют, но все на бегу, спешно. Я совсем запыхалась: лестница, верх. Очень все спешно и небрежно. Командует один – без лица, пустые глаза; двое молчат; один какой-то очень приветливый, говорит о К. И., «Музей», «реставрация» и пр. Я с ними во двор – так же спешно гараж, сторожку. Говорят – будут в этом году. (Что? Ремонтировать? Или выселять меня?) Внизу тоже все обошли; когда мы вошли в комнату А. И., где он сидел за столом, я громко сказала:

– Простите, Ал. Ис., что мы вам мешаем работать.

Во дворе я с ними нарочно дошла до забора, чтобы показать сломанный забор.

У ворот стояли еще двое.

Я спросила Ал. Ис., что он будет делать с прокуратурой, т. е. пойдет ли?

– Нет. Пусть они наденут на меня наручники и поведут. Сам не пойду. Они поставили меня вне закона – и я их закону подчиняться не буду… Пусть меня поведут с милицией – пусть мир узнает, что я арестован.