Из дневников и рабочих тетрадей

В одной публикации родственница Ю. В. объясняет, что трения между Юрой и бабушкой происходили от чрезмерной заботы бабушки о здоровье внука. Мотивы комментария понятны и, возможно, заслуживают сочувствия, но надо помнить, что Юрий Трифонов был писателем, писавшим правду и только правду, писателем, в этом стремлении беспощадным прежде всего к себе.

Я помню, как однажды шутливо сказала то же самое: «Писаатель», и как он вдруг побледнел и очень серьезно попросил:

– Никогда не говори так. Никогда!

Да, он уже был писателем даже в детском дневнике, и не нам объяснять за него, что он вкладывал в это понятие, и подчищать его биографию.

Я помню, как пристала к нему, желая узнать его мнение о своей первой книге, и как он долго отнекивался, а потом спросил:

– Ты хочешь с наркозом или без наркоза?

– Без наркоза, – храбро ответила я, уверенная в его любви и, следовательно, снисходительности.

Это было на заре нашего долгого романа году в семьдесят четвертом, и я еще не знала до конца человека, которого любила.

– Ну ладно, давай без наркоза.

Потом пауза.

– Ты хорошо знаешь жизнь.

– Это все? – растерялась я.

– Все.

– Не густо.

– Как есть.

Потом я узнала, что никакой силой нельзя было его заставить сказать о литературе неправду. И, пожалуй, самым большим праздником были для меня его слова: «Продолжай в том же духе».

Речь шла о первых главах моей новой работы.

Многие воспоминатели выдумывают другого человека, и я рада, что сборник воспоминаний о нем тихо скончался вместе с агонизирующим издательством «Советский писатель». Были талантливые и правдивые тексты, но были и совсем другие. Сложность моего положения заключалась в том, что я не могла, не имела права подвергать сомнению «чудные, живые воспоминания» (слова из одного, любимого им, рассказа Хемингуэя). Составляя этот сборник, я поняла старую истину: воспоминания – это не всегда портрет героя, иногда – это портрет автора воспоминаний.

15 ноября – 1938 г