Из дум о былом

А год этот приближался. По возвращении в Петербург я застал в университете особое возбуждение⁴⁵. Участие студентов в патриотических демонстрациях в первые дни войны, стояние на коленях перед Зимним дворцом, участие в пении гимна «Боже, царя храни» — было воспринято студенческой массой как позор, который можно смыть только осуждением товарищей, изменившим лучшим традициям студенчества. Среди нас уже не было никого из былых лидеров 1910—1911 года. Движением руководили новые люди, никому не известные. Мне запомнились имена: Голованя, Петровского, Лущика, Боричевского. Они разбрасывали прокламации, подготовляли студенчество к созываемой ими сходке. Во дворах соседних домов была скоплена полиция. Мы знали, что Галле сидит у ректора Э. Д. Гримма и требует ввода полиции в университет. Актовый зал закрыт. Однако закрытые двери не остановили студенческую массу. Под ее напором двери открылись, и наш белоколонный зал наполнился возбужденными до крайности студентами. Я не помню имени оратора, который требовал вынести резолюцию с осуждением недопустимых форм проявления патриотизма. Его речь была прервана гулом. Оказалось, что в актовый зал вошел ректор. Э. Д. Гримм поднялся на трибуну. Зал затих. Этот самоуверенный человек говорил на этот раз с непривычным волнением. Голос его прерывался. Он то и дело снимал очки и нервным движением вытирал их. Гримм говорил о единении всего народа, о страшной опасности, которую несет за собой победа немецких империалистов, самых хищных из всех, об опасности для демократии, для свободы. Эрвин Давидович говорил о той радости, которую доставила бы врагу весть о расколе внутри русского общества. Волнение Гримма нарастало. Он перевел дух и после паузы скороговоркой прочел телеграмму царя, благодарившего студентов за выражение патриотических чувств. Вслед за этим ректор громко и отчетливо крикнул: «Да здравствует свобода, да здравствует демократия, да здравствует победа и, — совсем проглатывая слова, — да здравствует государь император!» И быстро сойдя с трибуны, вышел из зала, крикнув: «Прошу вас во имя нашего единства — разойтись».

Как же реагировала сходка на это неожиданное выступление? Студенты аплодировали. Мне часто приходилось слышать упрек студентам за их готовность аплодировать каждому хорошему оратору — форме, а не содержанию. И я часто наблюдал за студенческой массой и могу сказать, что этот упрек несправедлив. Достаточно аплодировать двадцати процентам присутствующих в разных местах зала, и создается впечатление: аплодирует весь зал. Но на этот раз Гримму аплодировало не 20 %, а значительное большинство. Студенты, собравшиеся для вынесения резолюции осуждения своих товарищей за участие в манифестации, в известном смысле сами приняли теперь в ней участие. В данном случае я должен признать, что речь ректора переломила настроение студенческой массы, т. к. это настроение было в те дни неустойчивое. Тщетно организаторы сходки призывали товарищей продолжать собрание. Тщетно сыпали с трибуны прокламации. Зал пустел. Но не пустел коридор. Там, в группах, на которые разбились студенты, шли горячие споры. Постепенно в одном конце коридора собрались академисты и запели «Боже, царя храни». В другом конце раздалась русская «Марсельеза» («Интернационал» еще тогда не пели). Одна демонстрация шла навстречу другой. Столкновение становилось неминуемым. Внезапно третья группа образовала в центре цепь и не дала возможности демонстрантам броситься друг на друга.

Полиция не была введена в университет и позднее, когда на новой сходке начались протесты по поводу призыва студентов на военную службу. В течение всей сходки ректор Гримм, как у нас выражались, «заговаривал зубы» Галле, сидевшему у него в кабинете.

Студенческая масса уже утратила свое единство (академисты в счет не идут — их была ничтожная группа), студенчество распалось на оборонцев и пораженцев.

Вспоминая студенческие годы до революции, я должен упомянуть о Jeu de paumes* — так студенты прозвали старую физическую аудиторию в потемневшем здании из красного кирпича . Уже одно это название говорило о революции и пристрастии тех лет к воспоминаниям о Великой Революции XVIII в. Впрочем, наша аудитория амфитеатром совершенно не походила на тот высокий четырехугольный зал, где депутаты Генеральных штатов принесли свою знаменитую клятву. Здесь, в Jeu de paumes происходили и совещания студенческого актива по подготовке общестуденческих сходок. Здесь же происходили и выборы и кипела партийная борьба. Здесь происходили и собрания землячеств.

* Зал для игры в мяч (франц.)

[Глава IV.] Землячества

В простенках нашего бесконечного коридора висели ящики под стеклами — это была витрина наших землячеств. Кое-где виднелись на них виды родных городов. В витринах вывешивались объявления о вечеринках, списки членов бюро, постановления собраний, списки недоимщиков и т. д. Органы охраны относились с подозрением к этим студенческим организациям и имели основания: землячества поддерживали связь с подпольными организациями.