— Ладно, — давя в себе едкое раздражение согласился я, нагибаясь и вытаскивая из скрюченных пальцев трупа пистолет. — Иди за мной… Но пальцы от курков чтоб убрала… Нет, лучше вообще стволы разряди, вот прямо сейчас. В помещении уж лучше прикладом кого приголобишь, и то, если нужда возникнет. А так ты меня точно застрелишь. Я сам-то едва сдержался, а ты точно шмальнешь. Разряжай.
— Хорошо.
— Ок. Заходим внутрь. Ты у меня
— Да помню я.
— Вот и хорошо, что помнишь. Так и идём…
Входить в дом было откровенно страшно. Да, мы знали, что Герцог живёт один (
Никто не выскочил. Нет никого. Хотя, прежде чем убедиться в этом, я пожег немало нервных клеток. Света в доме не было. А фонариками я как-то не озаботился перед началом операции. Косяк. Ещё один, ага. Первый — это отсутствие связи между группами. Хотя бы самые простенькие рации взять бы, какие у охранников в супермаркетах бывают. На сотню-другую метров даже и они должны добивать. И без связи у нас вот всё сразу и пошло как-то не так… И фонарики, да. Без фонариков соваться в неосвещённый дом — верх глупости…
В конце-то концов я не выдержал и запалил какую-то тряпку. То ли штору, то ли скатерть. Чёрт его уже разберешь. Но что-то такое лёгкое и воздушное. Запах дыма и так присутствующий в присутствующий в доме с самого начала, усилился, но хоть светло стало. Сразу всё видно. Я и увидел пару огарков свечи на подоконнике и поспешил запалить один из них, рукой махнув Эльбе, чтоб она затушила пламя на занавеске на полу. Со свечой дело пошло резвее. Хотя для меня привыкшего к уюту электрического освещения было дико, что не рядовой боец, а
— Шиша… — что-то в голосе Эльбы, завладевшей вторым огарком и тоже начавшей осматривать дом, заставило меня напрячься и осторожно подойти к ней.
— От, пи. р! — я скрипнул зубами, искренне сожалея, что Герцога невозможно пристрелить повторно.
Когда-то давно (
Двух несчастных девчонок, запертых в чулане, уже трудно было назвать даже людьми. Они все целиком были одна сплошная рана. Крайняя степень дистрофии. Считай одни скелеты, обтянутые кожей. И это всего за… Сколько? Три? Четыре недели? Он что, их вообще за это время ни разу не кормил? Серо-синеватый оттенок кожи с множественными гематомами по всему телу. От старых, бледных желтоватого цвета, до совсем свежих. Чёрных. И порезы… По всему телу. От ножа. Самые старые уже и гноиться начали без медицинской помощи-то. И следы от окурков. И вонь. Вонь мочи, дерьма, немытого тела и гниющего мяса. Про отсутствие на них хотя бы клочка ткани в совсем не теплом помещении и говорить не приходилось. Головы у обеих были грубо, с многочисленными порезами орбиты наголо. На тонких шеях болтались собачьи ошейники. Это вообще было единственное что на них было «одето». И глаза. Глаза, в которых не осталось ничего человеческого. Увидев что дверцы их узилища распахнулись настежь, обе пленницы, чисто по звериному заскулили, пытаясь забиться в самый дальний угол от нас.
Ярость к уже мёртвому Герцогу пополам с жалостью к его жертвам (
— Тёмыча в дом. Пусть об этих позаботится. Тряпки какие-нибудь найдёт. Печь протопит. Пусть согреются. Может воды найдёт, пусть хоть чуть-чуть грязь и кровь смоют.
— А… мы?
— Быстро! Выполнять! — зло рявкнул я, раздосадованный задержкой. Но увидев, как от этого крика сжались и испуганно заскулили пленницы, чуть смягчился. — Мы — к Максу. Там до сих пор стреляют. Что-то не так.
— Ага. Я сейчас. — Эльба поставила свой огарок прямо на пол и выскочила на улицу.