Из двух зол... (СИ)

– А чего тут догадываться-то? Операции внутри тела ты никогда не делала. И я тоже тут ничем тебе помочь не смогу. Но. рано или поздно, такие раненые у нас будут. И я бы не хотел, чтоб ты лезла им внутрь, совсем ничего не представляя, что и как делать... А этот раненый... Отличный способ потренироваться... И, если и помрет под скальпелем - то и не жалко. А вот если с первого раза всё у тебя получится - то и пусть живет.

– Мне... Шиша, мне просто страшно лезть внутрь человека. До дрожи в коленках страшно.

– Я понимаю, Ира. Но представь, что это я лежу там на столе... И если мне не помочь, я, рано или поздно, умру.

Вот это ее проняло. Похоже, она действительно представила меня в таком положении и это ей не понравилось. Ну еще бы! Легко представить если я уже второй раз за месяц прохожу по краю. И ей приходится меня вытаскивать.

– Вот видишь?

– Хорошо, я попробую...

– Есть кто может тебе помочь?

– Да. Спица вон мне хорошо помогала в больнице. У нее хорошо получалось... И эта... Лахудра пленная... Тоже пускай помогает.

– Вот и отлично... Ступай. Посмотри, что там можно сделать.

– Хорошо.

Девочка вышла. Я же вновь перевел взгляд на Эльбу. Следующий вертящийся на языке вопрос - "Сообщили ли Ваське, что у нас все в порядке?" отпал сам собой. И сама Васька, и вся ее компания были тут же...

– Что у нас с охраной?

– Рыжик с Ратибором на мосту. Дежурят.

– Оружие?

– Рыжику я Данино ружье отдала. Ну это, где стволы один над другим. Ну то, что мы в супермаркете у охранников отобрали.

– Добро. Дальше.

– Темычу я отдала то ружье, что ты мне дал. А себе твое забрала. Ну, которое моим и было.

– Одобряю. Дальше.

– Толстому тот пистолетик, ну с барабаном который.

– Револьвер.

– Ну да... Толстому его отдала. Второй пистолет вот у меня.

– Дай сюда.

– Там всего два патрона, - просветила меня Эльба, с некоторым сожалением расставаясь с пистолетом. Ничего, перебьется. А то я без оружия чувствовал себя как голый. Если не хуже.

– Автомат?

– Так вот он тут тоже... В тумбочке. Всё равно патронов у нему нет совсем.

– Понятно. Дальше.

– Ну что еще? Свой обрез Темыч Синице отдал.

– А у этого... Раненого ружье было. Где оно?

– Оно сломалось.

– Как это?

- Ну когда я в него стреляла, я первым выстрелом в ружье попала. И там оно треснуло.

– Ну-ка, тащи сюда...

Помпа моего последнего противника действительно оказалась испорчена. Но не фатально. Одна дробина угодила в ствол, но мягкий свинец не смог пробить оружейную сталь. Так.. Едва заметная вмятинка. Зато вторая дробина угодила в ложе. Расколов его напрочь.. Мда... Такое не заклеишь. И изолентой не замотаешь... Но можно попытаться выточить заново. Вот только бы древесину подходящую подобрать. Понятно, что до заводского ложа будет далеко. Но стрелять оно все равно должно. В общем - смотреть надо. А патроны... Кстати, тут 12 калибр, как и на Эльбином. Вот пускай и забирает пока.

Ну, с оружием вроде разобрались. Теперь нужно решать, что делать дальше с Левашовскими. Терпеть под боком такую угрозу, которая может выстрелить в любой момент, я больше не намерен. Но и геройствовать в одиночку тоже не собираюсь. Хватит. Навоевался уже. Все нужно сделать максимально безопасно. С минимумом риска.

Но, для начала, нужно понять, как я докатился до жизни такой? Что на меня нашло? Почему я так тупо ломился все сделать один? Рэмбой себя почувствовал? Так нет же. Мне и страшно и больно. Так почему же я не пытался организовать ребят? Почему не попросил помощи у Гвоздя? (Где он, кстати? Мы тут уже три дня воюем, а он так и не объявился. Не спросил: "А где кино обещанное?", не поинтересовался даже "А что это вы тут делаете?" Тоже мне. «С-союзничек» называется!)

Сложный вопрос - почему? Начав анализировать свои ощущения я пришел к выводу, что не было одной единственной причины. Причин было великое множество. И, именно этот букет причин и привел меня к тому, что я опять валяюсь на больничной койке в крайнем истощении.

Ну, во-первых, это, конечно же, злость. Настоящий такой мужицкий гнев. Чистая ненависть. На первом этапе эта причина была основополагающей. Но после того как я собственноручно зарезал Стекляшкина - градус злости здорово упал. Не сошел на нет. Ни в коем разе. Но острота эмоций притупилась.

И тут выходит причина номер два. Чувство вины за смерть Дани. Да, умом я понимал, что ни в чем не виноват... Ну может только чуть-чуть. Но все равно, чувство вины грызло меня изнутри, заставляя идти вперед, терпя неудобства и находя в этом искупление. Я словно наказывал сам себя за смерть Дани.