Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий)

Еврейская память существует во мне на генетическом уровне — от этого никуда не денешься. Но вообще-то я более русский, чем все другие русские: авантюрист, бродяга. Сменил в своей жизни множество разных профессий: был журналистом, геологом (работал в Туве, на Урале, на Сахалине, на Итурупе), артистом эстрады, офицером Советской Армии, мультипликатором, занимался политической и социальной рекламой, пиаром. Объездил Колымскую трассу два с половиной раза, так что Россию знаю досконально. Все мои книги написаны от лица русского еврея, который считает себя представителем русской культуры. Нация создается за счет двух факторов: культуры и языка. Еврейский взгляд на русскую культуру — немного другой. Русская культура не была бы такой богатой, если бы не впитала в себя сотни других культур. Чистокровных русских вообще нет. Русские — это славянское племя руссы. По другой версии, русскими считались все, кто попадал в дружину князя — будь-то татарин, грек или еще кто. Так что этническое начало вообще исключается. Нация — это культура. Возьмем, к примеру, Чингиза Айтматова: киргиз по происхождению, он является одним из ярчайших представителей русской культуры.

В настоящее время я пишу чисто еврейскую книгу. Полтора года назад увидел в Интернете картинку — и охренел от счастья. Полез смотреть автора — а это чувишка одна, режиссер-мультипликатор Ира Литманович. На той картинке была изображена этакая смесь Иерусалима и штетла. Вот и решил я сделать по ней сценарий мультипликационного фильма. Придумал всех персонажей, их имена, занятия. Начав писать сценарий, понял, что я сам живу в этом городе. Пошли конфликты, размышления, и я понял, что к мультипликации эта работа не имеет никакого отношения. Надо писать книгу! Так что теперь у меня постоянно появляются какие-то записочки, заметки. Из недавнего: "У каждого еврея всегда найдется срочное дело, чтобы не делать дело, которое действительно нужно срочно сделать". Вот образ мышления моего народа.

— Михаил Федорович, расскажите о своей семье. Кем были ваши родители?

— Моя семья — это рафинированные интеллигенты, очень известные в Москве. Одна ветвь Липскеровых в конце XIX века держала газету "Новости дня", скаковых лошадей и открытый стол для "недостаточной интеллигенции" — туда можно было прийти и получить обед и рюмку водки. Там столовались Горький, Шаляпин. Мой дед в 1902 году закончил Парижский университет и был адвокатом. Его сын, мой папа, был крупным деятелем эстрады, работал с Утесовым, Менакером. У него в друзьях была вся театральная Москва. В то время эстрада состояла сплошь из рафинированных интеллигентов. Артист театра и артист эстрады — это была одна кровь. Не то что, условно говоря, Басилашвили и Петросян. Папа работал со всеми крупнейшими зарубежными гастролерами: Джордже Марьянович, чешская эстрада, опера "Порги и Бесс", театр кабуки, фламенко и так далее. Он был очень образованным человеком.

Мама была бухгалтером-экономистом. Моя прабабушка по отцовской линии была привилегированной повивальной бабкой в Одессе, и в 1895 году принимала Леонида Осиповича Утесова. Мой родственник Константин Липскеров — поэт Серебряного века, переводчик шедевров восточной поэзии, коллекционер живописи. Был еще такой родственник — Кирилл Ласкари: известный балетмейстер, сводный брат Андрея Миронова. Он первым поставил в СССР балет в стиле мюзик-холла. Потом появился я. У меня, в свою очередь, родились двое сыновей. Старший, Дмитрий, стал самым молодым драматургом. В 1989 году в "Табакерке" была впервые поставлена его пьеса "Река на асфальте", в 1990-м — "Школа для эмигрантов" в "Ленкоме". Ему было на тот момент всего 24 года. "До неприличия молод!" — написал о нем тогда Марк Захаров. Потом он стал писать романы. Мой младший сын — владелец крупного портала, посвященного недвижимости.

— Как Дмитрий относится к вашему литературному творчеству?

— Мы с ним об этом не говорим. Так сложилось!

— А он к вашим советам прислушивается?

— Раньше прислушивался, сейчас просто присылает свои книги по электронной почте. В предисловии к "Школе эмигрантов" он написал, что считает меня своим учителем. У нас с ним достаточно сложные, но при этом сдержанные отношения.

— Вы придерживаетесь весьма "проеврейской" позиции. Откуда берет начало такая сильная самоидентификация?

— Еврейского самоощущения у меня не было бы, если бы не антисемитизм. Оно возникло в качестве некой защитной реакции. В детстве меня этому не учили — об этом вообще говорить было не принято.

— О ваших книгах порой отзываются не самым лестным образом. Вас это не расстраивает?