Из гея в натуралы (СИ)

– Классно выглядишь, мам, – Алекс плюхнулся на мягкое сиденье, пристегнулся. – И как ты умудряешься машину вести на таких каблуках?

– Ой, спасибо, надеюсь, ты от чистого сердца, – мама лихо нажала на газ. – Годы тренировок, сынок, годы тренировок.

Возле универа, чмокнув маму на прощанье, и ещё раз выслушал указания позвонить отцу, Алекс с сожалением покинул пахнущий ароматическими палочками салон уютной машины. И поплёлся на пары.

Кого-кого, а Лилю Алекс встретить не ожидал. Благоухающая дорогим парфюмом, в коротенькой юбочке и на высоченных шпильках, она выходила из универа, с трудом открывая тяжёлую дверь.

– Приветик, Алекс, – Лиля жеманно чмокнула его в щёчку. – А пары руслита не будет, знаешь? Я тоже не знала. Вот, позвонила Масику, хорошо, что он еще далеко не отъехал.

Насколько помнил Алекс, «Масик» был грузным пятидесятилетним мужчиной, чем-то напоминавшим Алексу его собственного отца.

– Из наших видела кого?

– Да, все кто был ушли уже, остальные придут и тоже уйдут… А, вот и Масик, – недалеко от универа припарковалась красная мазда. – Покасики, может, завтра на парах ещё увидимся.

И Лиля, как энцефалитный кузнечик, почти не разгибая ноги в коленях, поспешила к своему папику. А Алекс набрал Алину.

– Ты где?

– О, привет, бэбик. Дома ещё.

– Можешь не торопиться, первую пару отменили.

– Крутяк. Если хочешь, приходи ко мне, вместе на выставку сходим.

– Выставка, говоришь? Картины что ли? Ладно, жди.

И Алекс, пользуясь услугами столь ненавистного ему общественного транспорта, поехал к Алине.

Алина обитала в девятиэтажке, больше смахивающей на казённое учреждение наподобие тюрьмы, нежели на жилой дом. Дабы не оскверниться запахом собачьих фекалий и созерцанием написанных на стенках лифта непристойностей, до четвёртого этажа Алекс предпочёл добраться по лестнице.

Алина встретила его на пороге уже собравшаяся – потёртые чёрные джинсы, чёрная толстовка с музыкантами любимой Алининой группы «Пикник», распахнутая красная куртка, чёрные стрелки на глазах. Без этих стрелок никто из однокурсников её никогда не видел, и порой Алексу казалось, что она уже родилась с ними. Высокие сапоги со шнуровкой ждали у порога, возле наваленных в кучу ботинок и шлёпанцев младшего брата, и удовлетворённо выслушав отказ Алекса на предложение попить чай, Алина дополнила ими свой давным-давно устаревший образ девочки-неформалки.

Перекинув через плечо тряпичную сумку, усеянную значками и булавками, Алина закрыла большим ключом обитую коричневой кожей дверь, и пошла к лифту. Алекс слетел на первый этаж по лестнице, на долю секунды обогнав Алину.

– Какой быстрый, – усмехнулась она, выйдя из прокуренного полумрака подъёмной машины. – Сколько до следующей пары осталось?

От Алининого дома до галереи всего одна остановка, так что пошли пешком. Алекс шёл чуть медленнее, нежели обычно, приноравливаясь к скованным шажкам Алины.

– Тебе нравится Сезанн, мой юный содомит? – поинтересовалась Алина, проходя мимо облупленной синей остановки, где своего автобуса ждали пенсионеры, ленивые школьники и студенты, которым не к первой.

– Тише ты, люди услышат – недовольно шикнул Алекс.

– Не понимаю, чего ты стыдишься. Ни в Содоме, ни в Гоморре однополые связи не считались зазорными.

– К сожалению, мы не в Содоме.

– Так нравится тебе Сезанн или нет?

– Не знаю даже. По-моему, он скучный какой-то, блёклый. Всю жизнь яблоки рисовал, только под конец до людей дошёл, да и то они какие-то странные у него.

– Ты о купальщицах и купальщиках? По-моему, они классные. Представь себе, что изломанность, нарочитая огрублённость фигур на этих работах и мазки в двух направлениях стали предвестниками кубизма Пабло Пикассо. А натюрморты Сезанна… Это же просто космос! Как он трактует пространство, какое оно у него глубокое, бесконечное, мерцающее. – На фоне рёва мчащихся вдаль машин Алинин хриплый голос звучал как что-то родственное им, неотделимое от сдерживаемой правилами дорожного движения скорости и жизнеутверждающего шума утреннего города.

Глядя на идущих навстречу по улице людей, Алекс пытался представить себе, чем они живут, о чём думают. Кто-то из них однозначно «крымнаш» и голосует за Путина, кто-то адекватный и здравомыслящий сторонник Навального или просто евроинтеграции. А кому-то вообще наплевать как на либеральные ценности, так и на семимильными шагами устанавливающийся стране тоталитаризм.

Наиболее несимпатичных людей с зашоренными взглядами маленьких глазок Алекс без лишних раздумий относил в группу «крымнаш», тех, которые помоложе и покрасивее, – к сторонникам евроинтеграции. А тех, которые ни то, ни сё, Алекс выделял в группу индифферентных. Алина, воткнувшая наушники и закурившая свои любимые крепкие сигареты, не отвлекала Алекса от этой занятной классификации.

Алексу очень хотелось бы, чтобы Алинин профиль с самонадеянно вздёрнутым носиком и чуть выдвинутым вперёд подбородком принадлежал интеллектуальной и свободномыслящей стороннице единства с западными партнёрами, но, к сожалению, это было не так. И это очень Алекса огорчало.