Из глубин

В седьмом кабинете мы надолго не задержались: я получил обратно изъятые вчера вещи — браслет, ай-ди, служивший заодно кредиткой, и смартфон — тот самый противоударный, папенькин подарок; быстренько использовал ай-ди по назначению, слегка облегчив банковский счет, и поспешил увести профессора из околотка. Нечего ему в таких местах светиться, для репутации плохо. Он, как-никак, помимо всего прочего еще и почетный гражданин Ла Пинца, города и острова. А вообще хорошо, что сегодня воскресенье. В любой другой день еще бы и с мировым судьей пришлось пообщаться, что тоже удовольствие сомнительное. А так озвучили сумму штрафа, подивились моей бесстрастной роже (сумма реально для местных оказалась немалой), подтвердили перевод денег да и выпроводили вон из участка.

Едва оказавшись за пределами околотка, я демонстративно вдохнул полной грудью и громко, чтобы копы на территории услышали, прокомментировал ситуацию:

— Пьянящий воздух свободы! Вам, сатрапам, не понять!

Карабинеры-патрульные, впрочем, моих стараний не оценили — как шлялись по территории, так и шлялись. И даже коситься в нашу с профом сторону перестали, поскольку не интересно и лениво.

— А вы, Антониос, ни капли не раскаиваетесь, — констатировал Георгиос, укоризненно покачав головой.

И уставился на меня в задумчивости, машинально поглаживая гладко выбритый подбородок.

— Есть немного, профессор, — не стал я спорить с очевидным.

— А у вас проблемы, молодой человек, — поджал губы проф, пораженный моей бестактностью. — Вы, оказывается, антисоциальный элемент. Не ожидал, не ожидал.

— Зато никто не умер.

Вот так вот. Предельно серьезно, без хиханек да хаханек. Так что даже старого профа до печенок пробрало. По крайней мере, он не нашелся, что ответить. И, надо отдать ему должное, в душу лезть не стал. Георгиос Спанидис хоть и любопытен от природы, как всякий большой ученый, но еще и деликатен не в меру.

Некоторое время мы молча шагали рядом — я разглядывал пятно на пузе, а профессор думал о чем-то своем. Потом я остановился, набрал побольше воздуха в грудь и с чувством продекламировал:

Греет ладонь рукоять,
Погибель сулит клинок.
Умру свободным.

Хм, а ничего так получилось, даже по-английски.

— О чем это вы, молодой человек? — оживился профессор. — Никак бунтовать вздумали?

— Только в мыслях, профессор, только в мыслях, — рассмеялся я. — Просто момент запоминающийся, вот и выплеснулось.

— Это хокку?

— Хайку. Хотя разницы особой нет.

— Так вы еще и поэт, Антониос! Гремучее сочетание…

— Есть немного, — не стал я скромничать. — Хотя поэт сильно сказано. Со скальдической поэзией, к примеру, так и не совладал, а ведь происхождение обязывает! Пришлось освоить что попроще… проф, это у вас, или у меня?

Вряд ли у меня, я вчера свой смарт на вибро выставил, а сегодня звук прибавить не успел. Да и мелодию такую — старый добрый «Сиртаки» — я вряд ли бы стал как рингтон использовать. Скорее бы «Полет валькирий» заюзал, хотя вряд ли.

— У меня, — подтвердил профессор и прижал трубку к уху: — Спанидис слушает. Что?.. Чезаре, успокойтесь… Говорите толком, что случилось… понял… сейчас буду.

— Что?! — уставился я на руководителя, когда тот спрятал смартфон и устремил потерянный взгляд куда-то вдаль.

Такое я уже видел, и неоднократно — обычная реакция Георгиоса на нестандартную ситуацию. Что-то где-то наверняка стряслось. Вообще-то пофиг, но есть один нюанс — как бы Тинка во что не вляпалась. Я после вчерашнего за нее начал испытывать что-то вроде чувства ответственности. Уже не братского, но еще и не… даже не знаю, как правильно сказать. Не бойфрендовского, что ли…

— В дельфинарии что-то, — очнулся профессор после того, как я коснулся его плеча. — Не сказать, что серьезное… но толком я не понял. Нужно сходить посмотреть.

— Можно я с вами?

— Почему нет? — пожал плечами проф. — А переодеться вам не надо, Антониос?

— Да пофиг, — легкомысленно отмахнулся я. — Скажу, что это принт такой. Хэнд мэйд, штучный дизайн, все дела.

— В таком случае не смею препятствовать.

На том и порешили.

* * *

Там же, тогда же.

Шагать пришлось недолго — вызволив меня из каталажки, профессор на автопилоте направился аккурат к родной лаборатории, и мы к моменту звонка одолели уже добрую половину пути. Так что к комплексу серых построек за высоким бледно-зеленым забором — естественно, биопластиковых — подошли минут через пять. Был бы я один, и вовсе бы за пару минут домчался. А так пришлось под профа подстраиваться. А тот посчитал, что передвижение мелкими шагами вприпрыжку (это в его интерпретации называлось бегом трусцой) ниже его профессорского достоинства. К тому же особой срочности и не было, иначе бы уже вовсю сирены надрывались. Но вот то, что в комплексе что-то неладно, чувствовалось издалека — по разноголосице криков в диапазоне от панических до азартных. Среди последних особо выделялось Тинкино звонкое меццо-сопрано. Вот кто бы сомневался! Слишком уж деятельная натура у синьорины Монтанари.