В один из дней апреля 1962 года я вел занятия в учебной группе 3-го курса (выпускного. — Н.Ч.) Военной академии им. М. В. Фрунзе, где преподавал уже десять лет. Неожиданно в класс не вошел, а буквально вбежал начальник кафедры оперативного искусства генерал-лейтенант Н. И. Белов и взволнованно сказал мне: “Приехал Рокоссовский… Хочет послушать. Я пригласил его в вашу группу… Сейчас войдет!” Через минуту в сопровождении начальника учебного отдела появился маршал. Я дал команду, начал докладывать ему, но он улыбнулся, подал руку и доклад сам собой прервался. Двухметрового роста, широкоплечий, с ярко-голубыми глазами на красивом улыбающемся лице, он произвел на всех нас неотразимое впечатление.
Один из слушателей предложил Константину Константиновичу свое место за первым столом, но он отказался.
— Я сяду по старой памяти сзади, — сказал К. К. Рокоссовский, — где сидел в академии еще в 1929 году (на курсах усовершенствования. — Н.Ч.).
Занятия были рассчитаны на четыре часа, но я закончил их за три, считая, что надо оставить час на беседу с маршалом, и не ошибся. Он вышел к висевшей большой карте, на которой были нарисованы боевые действия танковой армии, и сказал: “Вы хорошо разобрали сложный вопрос развития успеха и возможные решения, но помните: главное – это инициатива, самостоятельность, готовность взять на себя ответственность за смелые и решительные действия, использовать танковую армию только для стремительного, дерзкого рассекающего удара на глубину нескольких сот километров”. Он сделал небольшую паузу и уже другим, более мягким тоном сказал: “Если есть вопросы, я с удовольствием отвечу”. Я ожидал, что слушатели спросят его о Сталинграде, о Берлине, но первый же вопрос был неожиданным: “За что вас арестовали перед войной и долго ли вы были в тюрьме?”
Улыбка сразу сошла с лица маршала. Он внимательно посмотрел на спросившего молодого майора и после довольно большой паузы сказал: “За что? За что и всех арестовывали. Объявили польским шпионом. Это было нетрудно, ведь я поляк, да и корпусом командовал кавалерийским в Белоруссии, недалеко от польской границы. Арестовали в августе 1937 года. На первом же допросе следователь предложил мне подписать заранее подготовленное признание в шпионаже. Я, конечно, отказался. Потом было много таких допросов… Били… Вдвоем, втроем, одному-то со мной не справиться! В тюрьме просидел ровно три года, страшных и долгих три года. Выпустили в августе 1940-го (правильно – в марте 1940 г. – Н. Ч.), присвоили звание генерал-майора, вновь назначили в Белоруссию командиром моего родного 5-го кавалерийского корпуса, а в ноябре – командиром 9-го механизированного, с которым и вступил в войну”.
— Расскажите, пожалуйста, о Московской битве, — спросили сразу двое.
— Как шло сражение в начале войны? — прозвучал громкий вопрос.
— Правда ли, что Г. К. Жуков служил у вас командиром полка? — раздался третий.
Маршал широко улыбнулся и неожиданно сказал: “У вас обед ведь скоро… на все ответить я не успею…”
— Обед у нас длится два часа, — сказал Н. И. Белов, — а с маршалами слушатели беседуют не часто.
— Хорошо, — согласился К. К. Рокоссовский, — я отвечу…[141]