Из Искр и Пепла

Я стиснула зубы. Не говоря больше ни слова, я стянула с себя грязную кожаную униформу и шагнула в ванну, отказываясь смущаться, пусть стражник и отслеживал каждое мое движение. Когда его взгляд задержался на изгибе моих бедер, я никак не отреагировала. Я погрузилась в успокаивающее тепло и постаралась не проронить вздоха облегчения.

По правде говоря, горячая вода успокоила мои ноющие мышцы, уставшие ноги, воспаленную кожу. Я сама загнала себя в могилу, пытаясь вернуться сюда, и полноценный ночной сон едва ли помог мне набраться сил. Под защитным барьером Оберона я быстро восстанавливалась, но моя лодыжка все еще пульсировала фантомной болью.

Кокон ванны окутал мое усталое тело, унося прочь от тревог хотя бы на мгновение.

И тут в дверях появился Оберон.

Я почувствовала его прежде, чем увидела. В воздухе повисло напряжение, и булавочные уколы жара пробежали по моей коже. Но в этом жаре не было ничего теплого. В нем было что-то темное и искривленное, как будто иглу облили ядом перед тем, как поджечь и воткнуть. Этот невидимый яд грозил разъесть меня насквозь, если я ничего не предприму. Я замерла в ванне и старалась не поворачивать голову, чтобы не увидеть вошедшего, но не смогла удержаться. Судорожно вздохнув, я обернулась.

Король Оберон, багровый одноглазый дракон, замер прямо в открытой двери, скрестив руки на груди и прислонившись к косяку. Его изогнутые рога торчали из головы, а глаза цвета тлеющих углей горели, как костер в самый темный час ночи. Ониксовое ожерелье блестело у него на шее – то самое, которое на ощупь было похоже на тень бога. Оберон вернул ожерелье после неудачного покушения. А ведь я боялась, что тот момент станет для меня последним.

Он улыбнулся, увидев выражение моего лица. Я могла только представить, что он увидел. Несмотря на всю мою ненависть к фейри, несмотря на то, как сильно я хотела выглядеть непобежденной, я все еще боялась. У него в заложниках была моя семья. И я сама.

Я бы сражалась с ним изо всех своих чертовых сил, но в глубине души знала, что победить будет практически невозможно.

У меня не было оружия.

У меня не было помощи Калена в этот раз.

У меня не было ничего и никого, кроме меня самой.

Я напряглась, когда Оберон оттолкнулся от дверного косяка и шагнул в комнату.

– Что ж, ты выглядишь ненамного лучше, но это только начало, – его голос пронзил меня, он опустил глаза. Я ничего не сделала, чтобы прикрыться. Я бы не доставила ему такого удовольствия. Но его взгляд чувствовался так, словно по мне ползали тысячи пауков. – У тебя есть две недели, чтобы разобраться в себе. И тогда ты будешь моей.

Я бы никогда не стала принадлежать ему.

В ответ на мое молчание он только улыбнулся. Я знала, что он делает, – пытается заставить меня нарушить его драгоценные правила.

– Ты можешь сколько угодно притворяться, что собираешься быть примерной невестой и делать, как я говорю, но я вижу ненависть в твоих глазах. В конце концов, ты пронзила меня клинком. Не думай, что я забыл о своем обещании тебе. Ты заплатишь за то, что сделала. Твоя мать и твоя подруга умрут.

Я дрогнула. Вода выплеснулась через бортики ванны и полилась на деревянный пол, мыло растеклось, как белая краска на темном холсте. Мой гнев горьким комком застрял у меня в горле, таким густым, что я чуть не подавилась им. Слова так и просились сорваться с губ. Мне нужно было заговорить. Мне нужно было кричать, вопить и впадать в ярость – все, что угодно, чтобы возразить ему, – но я не могла.

Я втянула гнев в себя и постаралась его скрыть. Я сделала несколько ошибок. Я действовала опрометчиво. Все эти ужасные вещи случались потому, что я не могла контролировать свою ярость и не задумывалась о последствиях.

Три самых важных человека в моей жизни оказались в темнице. Я бы не дала ему ни малейшего повода причинить им вред.

– Тебе нечего мне сказать? – Оберон выгнул бровь.

Я взглянула на стражника.

– Ваше высочество, – стражник опустил голову. – Я приказал ей молчать.

– Я знаю, что ты это сделал, – парировал Оберон. – Что меня удивляет, так это ее готовность слушаться. – Он снова перевел взгляд на меня и прищурил глаза: —Ты что-то задумала.

О, если бы только это было правдой.

С ужасающей скоростью Оберон сократил расстояние между нами и наклонился так, что его горящие глаза оказались всего в дюйме от моего лица. Его запах затопил мои чувства: приторный дух лаванды, который липнул, как пиявки из моря за горами.

– Что, если я ударю тебя? Тогда ты заговоришь?

Я не ответила, и он улыбнулся:

– Что, если я уроню окровавленную голову твоей сестры к твоим ногам?

Все мое тело содрогнулось, глаза обожгло слезами, и я отвела взгляд. Воспоминание пронеслось в сознании подобно дикой буре. Несмотря на то, что Нелли была цела и невредима, травмирующее воспоминание того дня все еще висело у меня на шее, как петля, перекрывая воздух и оставляя клеймо на коже. Я не потеряла свою сестру, но в течение нескольких недель я была уверена в ее смерти, и это чувство не могло просто исчезнуть даже теперь, когда Нелли оказалась жива.

И Оберон знал это.