Из истории культуры древней Руси

Во-первых, следует сказать, что как произведение злободневное, созданное по поводу реальной опасности определенного года, оно достигало своей непосредственной цели: князья, очевидно, признали необходимость единства, так как весь следующий, 1186 год, прошел спокойно, а в 1187 г. русские князья объединенными усилиями осуществили давно задуманный превентивный поход в степь.

Лет пять спустя после создания «Слова о полку Игореве» киевский летописец, оформляя записи о событиях 1184–1185 гг., явно подражал «Слову о полку Игореве», и там, где нужно было описать взятие Игоря в плен, он вложил (не очень удачно) в уста пленнику огромную покаянную речь в стихах:

…и се ныне вижю отместье
от господа бога моего:
Где ныне возлюбленный мой брат?
Где ныне брата моего сын?
Где чадо рожения моего?..

Проникнутые церковной идеей покаяния грешника, расценивающего свои несчастья как месть господа бога, эта искусственная «речь» Игоря не что иное, как литературный вымысел летописца, чуждый по духу «Слову», автор которого пренебрегал церковными идеями и фразеологией. Для нас это важно лишь как показатель влияния великой поэмы на современников: даже летописец-церковник заговорил стихами.

Художники начала XIII в., иллюстрировавшие летопись для князя Всеволода Большое Гнездо, вносили в свои рисунки такие детали, о которых текст летописи не говорил ничего, но их можно было почерпнуть только из «Слова о полку Игореве».

Тогда же, в начале XIII в., в самый разгар княжеских междоусобиц во Владимиро-Суздальской земле, еще один неизвестный по имени книжник написал поэму о «погибели» (болезни) русской земли, видя эту погибель в междоусобных войнах, уносивших тысячи жизней. В этой поэме автор как бы продолжает «Слово о полку Игореве», а иногда кажется, что он цитирует какой-то не дошедший до нас, более полный текст «Слова».

В 1307 г., опять во время княжеских распрей, ученый книжник Диомид во Пскове цитирует «Слово о полку Игореве». Как Данте, писавший в эти самые годы свою «Божественную комедию», обличавшую распри феодалов, обратился к Вергилию, так псковский монах вспомнил об авторе «Слова».

После знаменитой Куликовской битвы 1380 г., ставшей надолго как бы новой точкой отсчета лет, создалось много литературных и устных произведений, воспевавших битву за национальную свободу. Одним из таких произведений была «Задонщина», поэма о битве за Доном. Автор ее взял за образец «Слово о полку Игореве» и, будучи твердо уверен, что этот образец прекрасно известен всем его современникам, все события осени 1380 г. подчинил структуре «Слова», беря из него и образы и целые фразы. Русскому патриоту, свидетелю победы над поработителями, приятно было дать в своей поэме антитезу «Слову»: там — поражение русских в результате отсутствия единства, а здесь победа, как заслуженная награда объединенным мужественным войскам Дмитрия Донского.

«Слово о полку Игореве» переписывали и в XV и в XVI вв.: следы знакомства с ним мы находим в летописи в описании знаменитой битвы под Оршей в 1514 г. и в «Истории о великом князе Московском» князя А.М. Курбского. Затем почти на два с половиной столетия жемчужина русской поэзии уходит в небытие, исчезает с горизонта поэтов и историков. Ни В.Н. Татищев, ни М.В. Ломоносов не знали о «Слове». На двадцать лет единственная рукопись показалась на свет, чтобы сгореть в Москве в пожары 1812 г. К счастью, была сделана рукописная копия и была типографски напечатана в 1800 г. книга с полным текстом.

С тех пор многие сотни ученых в разных странах мира изучают «Слово о полку Игореве», а переводчики ведут благородное соревнование, кто из них точнее и красочнее переведет поэму на современный язык.

Имя автора «Слова о полку Игореве» нам неизвестно, и могут быть высказаны только гипотетические соображения. А между тем в журнальной и газетной литературе что ни год, то появляются новые (и притом весьма категоричные) утверждения, что имя автора найдено!

Автором «Слова» оказывается то сам князь Игорь, то бежавший с поля боя боярин Беловолод Просович, то галицкий книжник Тимофей, упоминаемый летописью под 1205 г., то сын тысяцкого Рагуйлы, то сам тысяцкий, то галицкий певчий Митуса (уп. в 1241 г.), то случайно упомянутый летописью тюрок Кочкарь. Трудно перечислить все те выхваченные из источников имена людей XII–XIII вв., с которыми исследователям и любителям хочется сопоставить поэму. Так поступать нельзя! Ведь зачастую мы ровно ничего не знаем об этих людях, кроме однократного упоминания. Был ли писателем тысяцкий Рагуйло? Знал ли грамоту княжеский слуга Кочкарь?

Автором «Слова» называли галицкого книжника Тимофея, упомянутого летописью под 1205 г., пренебрегая тем, что этот Тимофей говорил церковными притчами, цитировал Апокалипсис, а создатель поэмы с благородной смелостью отодвинул все церковное и чаще вспоминал славянских языческих богов. У него даже русские люди — потомки языческого Дажьбога.