Из истории культуры древней Руси

Начав поиск, мы быстро находим в Лаврентьевской летописи два поучения, насыщенные социальной тематикой. К сожалению, они до сих пор не привлекали внимания исследователей[228]. Одно из них, более умеренное, написано по поводу пожара во Владимире 18 апреля 1184 г. (6693 г. по ультрамартовскому счету), а другое, страстно и резко обличающее, — по случаю другого пожара во Владимире же 23 июля 1192 (6701) г. Любопытна судьба поучения 1192 г. (к которому мы обязательно вернемся в дальнейшем): оно не сохранилось ни в Радзивиловской, ни в Академической летописях (М.Д. Приселков считает, что оно было сознательно изъято)[229], отражавших в большей степени владимирскую, провсеволодовскую тенденцию. Поучение 1192 г. уцелело только в Лаврентьевской летописи, обработанной в Ростове при князе Константине, враждовавшем со своим отцом Всеволодом. В Лаврентьевской летописи, как пишет А.Н. Насонов, «ростовская летописная работа бросает как бы исполинскую тень на летописание предшествующих десятилетий»[230]. Это уже настораживает нас: поучение, направленное против «неподобных» дел и «вписанья неправедного», созданное во время могущества князя Всеволода Большое Гнездо, сохранилось только в той летописи, которая редактировалась при дворе его строптивого нелюбимого сына.

В истории владимирского летописания М.Д. Приселков придает очень большое значение тому году, описание которого завершается поучением по случаю пожара 6701 г. Приселков переводит эту дату как 1193 г., но правильнее считать по ультрамартовскому счету и переводить на наше летосчисление как 1192 г.[231] Приселков, как известно, считал возможным говорить об особом своде 1192 г. (в его тексте 1193 г., созданном, по его мнению, при кафедральном Успенском соборе тем же лицом, которое вело записи до этого переломного 1192 г.). В доказательство Приселков приводит резкое различие стиля летописных записей до 1192 г. и после него[232].

Всего сказанного достаточно для того, чтобы приостановить пока поиск: поучение 1192 г. является единственным социально острым сочинением за всю последнюю четверть XII в. во владимиро-суздальской литературе, которое может быть предположительно сопоставлено с криминальным художеством Даниила. Кстати, поучение 1192 г. и «Слово Даниила Заточника» 1197 г. сближаются в употреблении крайне редких выражений. Поучение 1192 г. приводит (единственный раз во всем русском летописании XI–XIII вв.) такое выражение, как «разреши съузу неправды», т. е. «уничтожь оковы (путы) неправды». Как мы помним, Даниил в своем «Слове» тоже пользуется этим выражением: «покушахся написати всяк съуз сердца моего…», т. е. «я пытался изложить все то, что сковывало (опутывало) мое сердце».

Направим поиск по второму пути: попытаемся выяснить, нет ли во владимирском летописании того афористического стиля, который так характерен для Даниила. Следует оговориться, что употребление цитат и изречений является литературным штампом, который применяется многими летописцами и сам по себе не определяет ничего. Но дело и в том, что афористический стиль не был обязательным для летописей; разделы, насыщенные притчами и изречениями, чередуются с разделами, где их совершенно нет. В Лаврентьевской летописи церковные книжные мотивы за XII в. встречены эпизодически только под 1125 г. (некролог Мономаха), 1169 г. (казнь епископа Федора и события в Новгороде), 1174 г. (убийство Андрея Боголюбского), под 1177 г. (Липицкая битва). М.Д. Приселков первым уловил, что в последней четверти XII в. наблюдается «насыщение летописных записей потоком цитат из церковных книг и поучений»[233]. У меня вызывает сомнение только начальная дата этого потока цитат, указанная М.Д. Приселковым, — 1178 г. (следует 1177 г.). Под этим годом помещена точная выписка из «Повести временных лет» за 1068 г., где использовано «Слово о ведре и казнях божьих». Эта вставка отделена от всего последующего потока пятью годами без каких бы то ни было цитат. Не исключена возможность того, что вставка о новгородской неправде сделана ретроспективно тем летописцем, который широко пользовался цитатами в конце 1180 г. и явно сочувствовал князю Ярославу Владимировичу, изгнанному новгородцами. Сплошной поток цитат и изречений начинается в 1184 г. и заканчивается упомянутым выше поучением о пожаре 1192 г. Вновь церковные цитаты появляются в 1203 г. и становятся особенно обильными в 1205 г. и в последующие годы в связи с летописанием Константина Ростовского.