Из истории культуры древней Руси

Признаком и доказательством того, что в руках владимиро-суздальских сводчиков конца XII — начала XIII в. была лицевая киевская летопись, доведенная до 1154 г., является то, что миниатюры Радзивиловской летописи содержат изображения тех событий, которые не упомянуты в тексте ни Радзивиловской, ни сходных с нею летописей, но имеются в Киевском своде 1198 г. (Ипатьевская летопись).

1. 1151 г. Необъясним из текста рисунок на листе 189 (низ, правая половина). На одном «столе» сидят двое князей в княжеских шапках; к ним подходит человек с жестом обращения — руки протянуты к князьям. Ситуация разъясняется Ипатьевской летописью: Изяслав и его дядя Вячеслав только что установили дуумвират в Киеве (Вячеслав племяннику: «ты мой еси отец, а мой и сын… а ты же мой сын, ты же мой брат». «…Будеве оба Киеве». В самом начале П51 г. «приде весть к Вячеславу и ко Изяславу, оже Володимер Галичьскый воротился…»). Вот этот приход тайного вестника (он как бы проходит сквозь какую-то постройку) и изображен на миниатюре, не имеющей соответствия в радзивиловском тексте.

2. 1152 г. (л. 193 о. в.). Миниатюра изображает совместное заседание венгерского короля (зятя Изяслава) и трех русских князей (рис. 60). Текст не объясняет ситуацию. В Ипатьевской же летописи мы читаем; «…и ехаста съседоста в короля в шатре и начаша думати…». Именно это заседание (правда, не в шатре) мы видим на рисунке.

Рис. 60. Миниатюра изображает событие, отсутствующее в тексте Радзивиловской летописи (снем с венгерским королем). 1152 г.

3. 1152 г. (л. 196 о. н.). На рисунке изображен юный Ярослав Осмомысл на троне, в короне и плаще. Он отпускает жестом группу бояр в дорожном платье. Слева — мечник с обнаженным мечом и трубач. Единственная строка в Радзивиловской летописи, которая косвенно связана с этой темой: «Тое же зимы преставися Володимерко Галичьскый князь» (отец изображенного здесь князя). Строки, непосредственно примыкающие к миниатюре («…поеди княже к господу ать мы ся бьем сами со Изяславом, а кто нас будет жив, а прибегнем к тобе…»), прямо говорят о том, что бояре обращаются к князю, выехавшему в поле из города для участия в бою, а не к находящемуся в тронном зале.

Вся торжественность парадного приема (даже такая необычная деталь, как плащ на плечах князя), представленная на рисунке 61, прекрасно объясняется подробным описанием посольства Петра Бориславича (в этом случае не условного летописца, а реального дипломата) к Владимиру Галицкому. Во время переговоров князь внезапно умер, и Петр был приглашен во дворец к новому князю Ярославу, сыну Владимира. Поднявшись на второй этаж, Петр «види Ярослава седяще на отни месте в черни мятли (плаще) и в клобуце». Переговоры завершились тем, что юный князь признал себя вассалом Изяслава: «ать… подле твой стремень еждю всими своими полки»[285].

Рис. 61. Миниатюра изображает событие, отсутствующее в тексте (прием боярина Петра Бориславича князем Ярославом Осмомыслом). 1152 г.

Близость миниатюры к тексту киевской летописи такова, что не оставляет сомнений в использовании лицевой киевской хроники владимирскими художниками, скопировавшими рисунок, пояснительный текст к которому был опущен.

Представляют интерес и те несколько дополнительных вставок, которые на протяжении 1146–1154. гг. переплетаются с текстом и миниатюрами летописи Петра.

Первой миниатюрой, диссонирующей с общим духом летописи Изяслава-Петра Бориславича, является рисунок, относящийся к подробному рассказу о смерти Игоря Ольговича в 1147 г. (л. 179 о. в.). Игорь, зачинщик усобиц, нанимавший половцев, был нелюбим киевлянами. Изяслав умело использовал эту нелюбовь и сумел разжечь ненависть народа, сам оставшись в тени (он даже выехал заранее из Киева). В его летописи помещен такой текст, который обвинял всех Ольговичей, подчеркивал благородную роль княжича Владимира, брата Изяслава, пытавшегося спасти Игоря, а всю вину за его убийства сваливал на разгневанный народ, прямо с вечевого схода пошедший убивать Ольговича. Из семи миниатюр, посвященных этому событию, шесть проводят эту хитроумную идею, но на одной нарисован труп Игоря, влекомый по городу двумя киевлянами. Вряд ли такой натурализм (не выходящий, впрочем, за рамки текста) был в замысле автора. Не пририсована ли эта миниатюра позднее? Кстати, и архитектурный фон здесь более примитивный, чем на остальных шести.