Из истории «преображенного православия»

Из истории «преображенного православия»

«Мистические тенденции, встречающиеся нами у франкмасонов, в действительности являлись лишь средством помешать успеху быстро распространявше­гося грубого эпикуреизма. Что до мистицизма времен Александра, то он был порождением франкмасонства и немецкого влияния, не имевшим реальной основы, - увлечением модой у одних, восторженностью духа у дру­гих. После 1825 года о нем забыли и думать». Так писал Герцен в книге «О развитии революционных идей в России», вышедшей на французском языке в Ницце в 1851 году и одновременно опубликованной по-немецки в периодической печати. Именно эта точка зрения, естественно, стала господствующей в советские време­на, однако и до революции среди либералов она была чуть ли не единственной.

С точки зрения Герцена, все вообще очень просто: «Греческое православие властвует над душой славянина лишь в том случае, если находит в нем невежествен­ность. По мере того, как проникает в нее свет, тускнеет вера, внешний фетишизм уступает место полнейшему безразличию». И далее: «Русский долго способен быть набожным до ханжества, но только при условии никог­да не размышлять о религии» («О развитии революци­онных идей в России»). Однако это касается не одной только России. По Герцену, христианство - «родовое безумие человечества» и «всемирный вздор». Более того, христианство, по Герцену, разрушает человече­скую личность. В книге «С того берега» (1847—1850) он пишет: «Христианство, разводя человека на какой-то идеал и на какого-то скота, сбило его понятия; не находя выхода из борьбы совести с желаниями, он так привык к лицемерию, часто откровенному, что противополож­ность слова с делом его не возмущает».

Боткин венчался в Казанском соборе со свой женой Арманс. Прот. Феодор Сидонский (автор «Введения в науку философии»), который венчал их, «перед нача­лом начал говорить о новых философских брошюрах», потом «дьячок подал ему епитрахиль, к которой он при­ложился и стал надевать... и ... потупляя взоры, сказал Боткину: - Вы извините: обряды-с... - я весьма хорошо знаю, что христианский ритуал сделал свое время, что...»

Это свидетельство Герцена в самом деле чрезвычайно ценно, ибо оно блестяще показывает, в каком кризисе на­ходилось церковное сознание и внутри иерархической церкви в России в николаевскую эпоху. Церковь, превра­щенная николаевским режимом в служанку государства, вызывала внутреннее неприятие и у самих священнослу­жителей. С другой стороны, сам же Герцен прекрасно по­нимает, что христианство далеко не мертво.

«Бой невозможен, - говорит он в "Былом и думах", - сила с их стороны. Против горсти ученых, натурали­стов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов - весь мир, от Пия IX с "непорочным зачатием" до Маццини с "ре­спубликанским Iddio"; от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, ко­торый, умирая, завещал профессору физиологии Ваг­неру то, чего еще никому не приходило в голову заве­щать - бессмертие души и ее защиту»...

Феноменально, но в высшей степени бессистемно на­читанный, Маццини, опираясь на тексты Данте - пре­жде всего, на «Монархию», - создает теорию, во многом предвосхищающую соловьевское учение о всеединстве: «Все исходит от Бога, и все в большей или меньшей мере причастно божественной природе... выйдя из лона Бога, человеческая душа непрестанно стремится к Нему и пытается путем чистоты и мудрости вернуться к свое­му Источнику. И вот жизнь индивидуального человека оказывается слишком бессильной и краткой, чтобы су­меть здесь, на земле, удовлетворить это стремление... поэтому человечество должно быть единым в своем устроении и в своей основе. Единству учат Божий замы­сел, явленный во внешнем мире, и необходимость об­щей цели». Так пишет Маццини в очерке о «Малых про­изведениях Данте».

Что же касается философских взглядов самого Гер­цена, то чуть ли не единственным критиком его жестко­го антихристианства и материализма именно с европей­ских позиций стал, как он сам блестяще рассказывает об этом в «Былом и думах», отец Владимир Печерин, рус­ский католик, живший в Англии, впоследствии автор «Замогильных записок». «Для нас нет пиетистической музыки, как нет духовной литературы, - она для нас име­ет смысл исторический», - пишет Герцен, словно убеж­дая самого себя в том, что прав не Маццини, а он и толь­ко он. А в это самое время, по свидетельству Александра Беляева, декабристы в Сибири спорят о Боге и христи­анстве и Михаил Фонвизин приходит к христианскому социализму, очень близко напоминающему то, о чем го­ворит Маццини, которого Фонвизин никогда не читал, а возможно, и вообще о нем никогда не слышал.