Читаем Из истории русского литературного языка XVIII в. («Сатира на употребляющих французские слова в русских разговорах» И. Баркова) полностью

К сороковым—пятидесятым годам XVIII в. иноязычные заимствования заполонили не только литературный язык, но проникли даже в церковную проповедь. В. В. Виноградов отмечает, что подобная мешанина церковнославянского языка с иноязычными кальками официально-канцелярского или общественно-политического характера постоянно была «объектом литературных нападений Ломоносова».[13] Ведя борьбу за национальный словарный состав, Ломоносов предполагал написать специальную работу «О употреблении иностранных слов», о чем сохранилась его заметка в «Материалах к российской грамматике».[14]

В формировании русского литературного языка середины XVIII в. известное значение имел Сухопутный шляхетный корпус, выпускники которого группировались вокруг А. П. Сумарокова — видного поэта и драматурга — «российского Расина». Сознательное культивирование «аристократического» языка с привнесением галлицизмов, ориентация на французскую литературу характеризует литераторов — воспитанников «рыцарского» Шляхетного корпуса. Сам Сумароков избегал засорения русского языка иноземной лексикой.

Уродливая галломания, охватившая широкие круги столичного дворянства, получила сатирическое отображение И. Баркова.

«Сатира на употребляющих французские слова в российских разговорах» развивает идеи Ломоносова: И. Барков говорит о «великости языка российского народа», который «не заплетен… в мыслях трудных». Русский язык способен выразить любое понятие:

Коль громок в похвалах, толь силен в тяжбах судных.Любовный нежно он изображает зной,Выводит краткость въявь, закрыту темнотой.Каким преславный Рим превозносился словом,Такое кажет нам Россия в виде новом.[15]

Эти строфы перекликаются с высказываниями Ломоносова: «Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствует довольно из книг, в прошлые веки писанных».[16] Мы помним, с каким восторгом писал Ломоносов о древних греках и римлянах, память о деяниях которых оставил «громкий голос писателей, проповедующих дела своих героев».[17]

Но наряду с писателями, «слово» которых раскрывает «великость языка российского народа», действуют и «глупцы», которые «хотят быть мудрецами ‖ хваляся десятью французскими словцами». Именно они утверждают, что «природный свой язык неважен и невкусен», им претит сказанное «собственно по-русски». И. Барков создает образ галломана, сатирически используя сочетания русских и французских слов одного значения (mérite — заслуги, достоинство; favori — любимец, благодетель; présent — подарок, дар; sentiment — чувство, ощущение). Подобные «мудрецы», которые «показать в речах приятный вкус хотят»,

Заслуги ль к отчеству геройски выхваляют,Мериты знатные сто крат усугубляют.За склонность ли кого сей род благодарит, —Не благодетель тот ему, но фаворит;Не дар приемлют, что ж? — дражайшие презенты;И хвалят добрые не мысли — сентименты.[18]

Новейший исследователь поэтического творчества И. Баркова, Г. П. Макогоненко убедительно показал, что все его сатиры имели определенную направленность — «борьба с поэзией классицизма, с творчеством его вождя Сумарокова, с его многочисленными подражателями и эпигонами».[19]

«Сатира на употребляющих французские слова в русских разговорах» носит такой же боевой характер. С позиции передового мировоззрения И. Барков последовательно защищал идеи Ломоносова и боролся за создание подлинно национального русского литературного языка. Он был прямым предшественником Н. И. Новикова, обличавшим русских галломанов в сатирических журналах конца шестидесятых—семидесятых годов XVIII в.

Основной список: ЦГАДА. Портфели Миллера, ф. 199, №150, ч. 1, д. 20, л. 1—1 об.

Вариант: ИРЛИ, р. II, оп. 1, №635, лл. 79—80.

Сатира на¹ употребляющих французские слова² в русских разговорах,³ чрез Боркова⁴

Великость языка российского народа

Колеблет с яростью⁵ неистовства⁶ погода,

Раздуты вихрями безумными голов,

Мешая худобу с красой российских слов,

Преславные глупцы хотят быть мудрецами,

Хваляся десятью французскими словцами,⁷

И знание себе толь мало ставят в честь,

Хоть праведно и тех не⁸ знают произвесть.⁹

Природный свой язык неважен и невкусен,

Груб всяк им кажется в речах и неискусен.

Кто точно мысль свою изображает так,

Чтоб общества в словах народного¹⁰ был смак.

Изрядно скажешь ты и собственно по-русски,

Где слово приплетешь некстати по-французски.

Но не пленяется приятностью сей слух,

На нежность слов таких весьма разумный глух.

Не заплетен отнюдь язык наш в мыслях трудных:

Коль громок в похвалах, толь силен в тяжбах судных.

Любовный нежно он изображает зной,

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное