Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Хотя царь и разрешил при нужде непосредственно обращаться к нему, посредником избрал Бенкендорфа, хотя, возможно, в этом не было продуманного злого умысла: царь полагался на Бенкендорфа и доверял ему. Начинается длительная переписка между Пушкиным и шефом III отделения. Уже в Москве произошла встреча Пушкина с Бенкендорфом, неизвестно когда, но можно с уверенностью предполагать, что до отъезда Бенкендорфа из Москвы (30 сентября 1826 г.). Вряд ли во время беседы поэта с царем обсуждались детали нового статуса Пушкина. Все они должны были выясниться через Бенкендорфа. Кое что, вероятно, прояснилось во время встречи с ним, но многое оставалось непонятным. В первом письме Пушкина Бенкендорфу, не дошедшем до нас, поэт, видимо, пытался уточнить свое положение, рамки дарованной ему свободы, дозволенного и недозволенного, возможности прямого общения с царем и роль Бенкендорфа как посредника. Подобные вопросы не могли Бенкендорфу понравиться. Он почти наверняка воспринял свою роль как передачу императором на его усмотрение судьбы Пушкина. 30 сентября 1826 г. Бенкендорф отвечает поэту раздраженным, недоброжелательным письмом, содержащим скрытые угрозы. По словам Тырковой, письмо содержит программу «дальнейших двусмысленных отношений между правительством и поэтом. В каждой фразе ловушка или недоговоренность. Право печатания, право передвижения даны, и в то же время не даны, точно нарочно, чтобы потом Пушкину, как школьнику, читать нотации». И в каждом разрешении стоит многозначительное но. Пушкин спрашивает о разрешении приехать в Петербург. Бенкендорф отвечает: «Государь Император не только не запрещает приезда вашего в столицу (далее по логике должно стоять „но приветствует“, однако но оказывается совсем другое), но представляет совершенно на Вашу волю». Далее идет: «С тем только, чтобы предварительно испрашивали разрешение через письмо». О том, что никакой цензуры произведений Пушкина не будет: «на них нет никакой цензуры. Государь император сам будет первым ценителем ваших произведений и цензором». Но произведения и письма должны проходить через руки Бенкендорфа; «впрочем, от вас зависит и прямо адресовать их на монаршее имя» (между строчек читается: советую этого не делать — ПР).

Бенкендорф сообщает: император уверен, «что вы употребите отличные Ваши способности на предание потомству славы нашего отечества, предав вместе бессмертию имя Ваше» «Е.И.В. (Его Императорскому Величеству благоугодно, чтобы Вы занялись предметом о воспитании юношества. Вы можете употребить весь досуг, Вам представляется совершенная и полная свобода, когда и как представить Ваши мысли и соображения, и предмет сей должен предоставить Вам тем обширнейший круг, что на опыте видели все совершенно пагубные последствия ложной системы воспитания». Здесь изложена и положительная программа (какого рода направления ожидает правительство от Пушкина), и многозначительное напоминание поэту об его неблагонамеренном прошлом. Кто автор слов о «пагубных последствиях ложной системы воспитания», которые Пушкин видел «на опыте», царь или Бенкендорф, сказать трудно. Известно, что последний неоднократно подкреплял свои распоряжения царским именем. Можно сказать лишь, что намечаемая программа соответствовала намерениям Бенкендорфа и её в дальнейшем принял царь. Ситуация прояснялась: ни о какой подлинной свободе речь не идет. Пушкин в момент свидания с императором о такой свободе наверняка не думал. Не совсем понятно, думал ли о ней тогда и царь. Во всяком случае, он виноват в том, что передал судьбу Пушкина почти целиком в руки Бенкендорфа.

В комментарии к приводимому письму (т.7, стр. 42, 660) указывается, что задание (Записка о воспитании юношества) имело характер политического экзамена поэта и заранее указывало желаемое направление записки: осудить существующую систему воспитания (в частности Лицей) — как причину декабрьских событий. Но следует помнить, что правительство в это время вообще собирало мнения о воспитании. Подобное задание было дано не только Пушкину. Аналогичные записки поданы и другими лицами: Н. И. Гнедичем, И. О. Виттом, Ф. В. Булгариным («Нечто о царскосельском лицее и о духе оного»). О воспитании, видимо, говорили во время встречи Пушкина с царем. Направление записки действительно подсказывалось. Но в поручении царя Пушкину писать её подвох вряд ли был. В нем, видимо, отразились впечатления царя от беседы с поэтом, в целом благожелательные.