Из хроники кладбища «Шмерли»

Иначе она бы наверняка попала в поле его внимания.

— Хотелось-то как лучше! — Вера попыталась заплакать.

— Я ничего еще не знаю, — сказал Денисов. — Ни с одним человеком не разговаривал.

— Старушка, божий одуванчик…

— Что она говорила?

— «Завтра утром к профессору. На прием. Принимает раз в квартал… Мне только переспать». Я посмотрела: куда она пойдет? А у нас изолятор пустой. Две кровати. Мамочки и дети все здоровенькие… Положу, думаю. И ей хорошо, и нам…

— Вы записали, кто она?

Медсестра расплакалась по-настоящему:

— Думала, успею. Все равно утром разбудят: кефир, молочко подвезут. Спать все равно некогда — тогда оформлю!

— Так и не знаете, откуда она?

— Нет, — даже обмирая от страха, она чуточку кокетничала.

— Паспорт у нее был?

— В сумочке. Она показала…

— Фамилия или имя?

— Она не раскрывала — только так. Корки.

— Ее ли еще паспорт… — В комнате находился один из младших инспекторов.

Он охранял медсестру от сотрудников — любителей расспросить свидетеля. Вере надлежало говорить лишь с оперативно-следственной группой — чтобы каждое ее слово получало необходимый ход.

— А сейчас сумочки при ней нет?

Медсестра качнула головой:

— Я все посмотрела…

«Вот и установили примерные границы проблемы: убийство — не раскрыто, труп — не опознан…»

— В изоляторе она ночевала одна?

— Никого больше не было.

— Значит, преступник вошел и вышел отсюда — из коридора?

— В том-то и дело… — Она приготовилась снова заплакать. — Дверь изолятора на лестницу оказалась открытой! В крови… Кто-то открыл ее изнутри.

— Любопытно.

— Спускайся в подъезд — и на перрон… А там ищи ветра в поле!

Ход из изолятора в подъезд предназначался для детей с подозрением на инфекционные заболевания, дверь на лестницу, сколько Денисов помнил, всегда была заперта изнутри на массивную металлическую защелку.

— Кто ее мог открыть?

— Не знаю.

— А с вечера? Защелка была задвинута?

— Заперта. Это я точно помню. — Медсестра подняла печальные плутоватые глаза. — Он, наверное, зашел отсюда -из коридора, а ушел с той стороны. Отодвинул защелку и…

Так вполне могло быть.

— В коридоре чужих не было? Может, с вечера? Бывает, мужчины хотят пройти наверх…

— Нет, вроде. Так и было, как я говорю. Отсюда вошел -там вышел…

Задача розыска отнюдь не упрощалась. Почти стометровый коридор имел несколько самостоятельных выходов.

— Кто-нибудь слышал крик?

— Я лично не слышала. Ну, что мне за это будет, Денисов? -Она приготовилась разрыдаться. — Уволят? Или посадят?

— Да, ладно, «посадят»! — ворчливо одернул ее младший инспектор. — Никто тебя не посадит!

Денисов вышел в коридор. Проход к изолятору со стороны коридора был по-прежнему запружен сотрудниками. Уже отобрали объяснения у всех ночевавших. Денисов спустился к подъезду. У входа стояли десятки любопытных, привлеченных видом милиционеров и черными «Волгами» оперативной группы.

«Может, преступник, действительно воспользовался лестницей для больных детей…» — подумал он.

Подняться по ней Денисову не удалось — ждали собаку из питомника служебного собаководства.

Он проверил рацию. Было странно, что никто до сих пор его не хватился. Впрочем, в отделе давно приняли его привычку работать автономно. Бахметьев даже настаивал на этом.

Коллеги шутили: «Старший опер по делам, имеющим общественный резонанс…»

Он снова обогнул здание. Вход со стороны буфета был открыт, тут разгружали продуктовую машину. На перроне и внутри, в залах, становилось все жарче. День обещал быть по-летнему знойным. На всех горизонтах многоступенчатого здания стояли, ходили, мыкались в надежде уехать сотни людей.

Денисов поднялся на третий этаж. Внутри вокзал был горяч, как хорошо протопленная и, главное, вовремя закрытая печь.

Более неприятное, чем жара, однако, заключалось в том, что никаких билетов в кассах не могло быть, пассажиры на что-то еще надеялись, но Денисов знал твердо: все эти люди сегодня никуда уже не уедут.

— Внимание… Двести первый!… — Наконец он услышал свой позывной. — Срочно зайдите в комнату матери и ребенка. — Это был приказ начальника отдела Бахметьева. — Повторяю: двести первый…

— …Труп женщины лежит на спине… — диктовал эксперт -совсем молодой, с раздвоенной, по-купечески окладистой бородой. — Голова на подушке… Лицо трупа обращено вверх, левая рука согнута в локтевом суставе, кисть на уровне левой молочной железы…

Королевский — следователь транспортной прокуратуры быстро записывал. Он молча мигнул Денисову, свободной рукой незаметно поднял воротник куртки-сафари. У Королевского был свой стиль, оперативники за глаза дали ему прозвище Любер.

— Записали? — спросил эксперт.

— …Молочной железы…

— На трупе белая хлопчатобумажная сорочка с мелкими цветами. Верхняя часть сорочки сильно испачкана засохшей кровью…

Преступление произошло в меньшем из изоляторских помещений. Денисов бывал в нем. Крохотная комнатка. Стол. Две кроватки, углом друг к другу.