«В тот день, когда рукопись будет отослана, я напьюсь самым немилосердным образом, отложу это только в том случае, если ты приедешь сюда на следующий день, и мы сможем это проделать вместе» (31:117).
Но Маркс верен себе. 9 августа:
«Я уже несколько дней как принимаю лекарство и совсем никуда не годен, совершенно неработоспособен… Это опять связано с желчью и является результатом «изнурительной» умственной работы в жару» (31:119).
Тем не менее много всякой всячины о ВГРС, о домашних происшествиях, о шалостях детей и их забавных высказываниях. Дом в Лондоне живёт нормальной жизнью, не испытывая никакого аврала. Идёт своим ходом и работа над книгой. Например, 19 августа:
«Я всё ещё болен, хотя Аллен устранил боль в печени. Но тут появилось нечто вроде инфлюэнцы, избавление от которой он обещает мне через пять-шесть дней, а в действительности из всех заболеваний это наиболее мучительное, поскольку речь идёт об умственной деятельности».
Ещё: не совсем здорова Лаурочка. Зато Женни и Тусси совершенно здоровы. Жена «вырвала себе» два зуба, а вставила четыре. Поскольку при инфлюэнце умственная работа мучительна:
««Пользуясь случаем», я, между прочим, опять немного «подзанялся» астрономией…» (31:122)
и т. д. Где «Капитал»???
22 августа:
«Моя инфлюэнца так ударила меня в нос, что он стал… Она сопровождается отчаянным чиханием и таким туманом в голове…» (31:126)
Ну что ж, и это — событие.
С 20 октября по 7 ноября Маркс гостил у Энгельса в Манчестере. Вернувшись, он сообщает о новостях, а потом:
«Все эти приятные обстоятельства сказались некоторым образом на моём состоянии, так что я должен был здесь немедленно заказать себе лекарство Гумперта»(31:130).
На сей раз без подробностей.
Ноябрь—декабрь прошли благополучно. В новогоднем письме Маркс объясняет Энгельсу «дифференциальное исчисление» (на самом деле — довольно путаная попытка изложить идею предельного перехода приращения касательной к параболе). В остальном — текучка (интриги, интриги, интриги…). То же продолжается и в январе нового, 1866 г. Как вдруг…
10 февраля:
«Дорогой Фриц!
На этот раз дело шло о жизни. Семья не знала, насколько серьёзным был этот случай. Если эта история повторится в той же форме ещё три-четыре раза, то я обречён на смерть. Я отчаянно похудел и всё ещё дьявольски слаб, правда, ослабли не голова, а бёдра и ноги. Врачи совершенно правы: главная причина этого рецидива — чрезмерная ночная работа…»
Вот так — как снег на голову. И всё из-за «Капитала»!
«…Самой неприятной была для меня необходимость прервать мою работу, которая с 1 января, когда исчезли боли в печени, великолепно продвигалась вперёд. О «сидении», конечно, не могло быть о речи… Но лёжа, я всё же продолжал усердно работать, хотя только урывками в дневное время. Собственно теоретическую часть я не мог продвигать. Для этого мозг работал слишком слабо…» (31:146)
Для Энгельса это должно было прозвучать чуть ли не похоронным звоном по его надеждам. Правда, с 15 января из Лондона не было писем. Энгельс не знал, что госпожа Женни ещё 29 января писала старому доброму И. Ф. Беккеру в Женеву: