Из коробки с позабытыми снами (СИ)

  Где-то впереди, над морем шляп, шляпок, кепи, фуражек и прочих chapeau, протяжно свистнул паровоз, вагоны дернулись и нехотя поползли вдоль перрона. Саша застегнула пальто еще на одну пуговицу, она уже начинала скучать по Антону и будет по нему скучать еще две недели или "недели две, а там как карта ляжет". До сегодняшнего дня Александру Михайловну Тауберг сантименты особенно сильно не донимали, а потому и мужа своего на вокзал она ни разу не провожала. Но, боже мой, сколько же в ее жизни за эти годы было поездов и перронов, сколько отъездов и прощаний, скольких знакомых Саша Ольшанина, а потом и Александра Тауберг проводила без всякой надежды встретить когда-нибудь, и скольких она оставила там...

Нынче было другое. Непривычно неумолимый Саввушка настоял на визите к издателю-американцу. Северный вокзал, волей случая, оказался на полпути к старинному особняку, где квартировал Уильям Т. Скотт, а знакомый таксист Митя взялся подвезти всю компанию.

И Александра Михайловна, и Антон Карлович, четвертый год живя в Париже, прониклись своего рода корпоративным духом здешнего русского землячества, когда кофе и сардины непременно следовало покупать в магазине у Замятина, даже если мсье Ковенкур торговал тем же самым, но лучшего качества и ничуть не дороже. Галантерейные товары приобретали у Николая Струве, табак - у Феоктистова, и только делать прическу Саша соглашалась лишь у мадам Арно, впрочем, на весь город и не нашлось бы, наверное, ни одного русского парикмахера. Зато таксистов было великое множество, и Митя Левицкий из них был самым милым и самым застенчивым.

Паровоз свистнул еще, но уже тише, где-то снаружи вокзала. Последний вагон, едва поравнявшись с Сашей, заспешил вслед за остальными. Пора было возвращаться. Александра Михайловна развернулась и отыскала глазами Савву, тот нетерпеливо перебирая ногами, мерил короткими шажками мостовую там, где его оставили супруги, под одним из чудовищных чугунных столбов, подпиравших крышу. Нет же! Конечно, она неправа. При чем тут Савва? Антон должен был уехать, а она опять осталась одна в чужом городе... Не одна, и город, в котором жила, Саша уже согласна была полюбить - еще неделя-другая и на бульварах зацветут деревья... Согласна... Разве что согласна. И как же возможна такая сделка, как договориться с собой и полюбить всем сердцем лишь за то, что предмет твоей любви хорош собой и добр к тебе?

Но зачем же теперь сердиться на Савву? Савва тут ни при чем. Савва - хитрец и умница, как не отдать ему должное? Ведь это он заметил что-то такое между строк ее незатейливых и чуточку угловатых новелл, тех, что она то и дело пристраивала в журналы по четверти франка за слово. Он уловил тот момент, когда супруга его приятеля наконец перестала играть в куклы на листах писчей бумаги. И благодаря ему ее "Птицы" уже вышли отдельной книжкой, и его же стараниями "Альманах" теперь каждую неделю печатал главы из "Коробки с позабытыми снами".

- Александра Михайловна! - Савва, раньше словно привязанный к чугунному столбу, наконец, освободился от пут, - умоляю вас, давайте поспешим. Мистер Скотт - он же американец, а они там, за океаном, совсем ничего не слышали, о том, что дамы якобы непременно должны опаздывать.

- Конечно, Савва, да ведь мы еще и не опаздываем.

Шагнув за створки дверей, Саша завертела головой, отыскивая глазами авто, которое привезло их компанию на вокзал, Саввушка же, не чинясь, взял ее за руку и без колебаний повлек куда-то направо по галерее.

Когда искомое такси оказалось прямо перед ними, Александра Михайловна сперва заметила растерянное выражение на лице своего знакомого, стоящего подле машины, а после разглядела тех двоих, из-за которых Митя и пребывал в растерянности.

Один уже сидел на пассажирском диване, а другой сердито и с некоторым недоумением взирал на него с тротуара, не давая при этом захлопнуть дверцу. Первый, черноволосый, как цыган... Нет, конечно же, как испанец! Он выглядел, как настоящий испанский гранд.

Благородный сеньор, изогнув бровь, с холодным интересом слушал обладателя роскошной бороды и усов, совершенно таких, как на портрете у императора Франца-Иосифа. Испанец Александре Михайловне знаком не был, зато обильная монархическая растительность на лице другого, с позволения сказать, собеседника принадлежала генералу Николаю Федоровичу Лемме. Бывшему генералу, разумеется. Теперь в Париже и чины, и титулы больше годились для музейных витрин, однако язык по-прежнему все еще добавлял к именам "сиятельства" и "превосходительства". Вот и Митя, сам будучи в прошлом артиллерийским поручиком, ныне же, как и генерал, состоящий в членах "Союза Русских Офицеров" никак не мог отказать высокому начальству.