Из круга женского: Стихотворения, эссе

Господи! Сколько раз, когда наказывала меня судьба, придумывала я, как улегчить боль, в новую игру обращала ее, перестраивала все кругом, чтоб удобней было нести ее… И не знала часто, кара ли, или ласка Божия постигла меня…

— Котик! Давай сюда Конька-Горбунка! Мы до ужина успеем про морское царство прочитать…

Вихрем взвился мальчик и помчался за книгой.

2. Царевна Елена

Это была просто открытка, и на ней снимок с картины Васнецова: Иван Царевич и Серый волк, где царевич едет верхом на волке и увозит царевну на руках. Кто-то прислал мне ее на Рождество, и я отдала ее Котику, как отдаю все открытые письма с картинками. Их у него целая коробка.

Ему понравилась картинка, он долго рассматривал ее и весь день клал близ себя — когда строил и когда рисовал, чтоб каждую минуту можно было оторваться и посмотреть. За обедом она лежала у него на коленях, и он между двумя ложками супа взглядывал на нее.

На следующий день он уже не играл ни во что, а, лежа на ковре, неотрывно смотрел на картинку, лежащую перед ним.

— Про это есть целая сказка, — сказала я, видя его поглощенность, — хочешь прочту? — И пошла разыскивать Жуковского в шкафу.

Котик сел рядом со мной, не выпуская из рук картинки, но большой радости не проявил, — что-то свое он уже придумывал и знал об этой картинке, и, быть может, ему жаль было нарушить очарование своего чужим вымыслом.

Все же эта сказка — длинная и замысловатая, в которую вплелись все чудеса сказочного мира — понравилась ему, и он просил прочесть ее еще и еще раз.

— Что бы ты хотел иметь больше всего? — спросила я его вечером, когда он лежал в кроватке: — Шапку-невидимку, гусли-самогуды или коня-златогрива?

Он вытащил картинку из-под подушки и взмахнул ею:

— Царевну Елену, — сказал он и добавил шепотом, пригнув к себе мою голову: — она волшебница. Она сама может все достать — и шапку-невидимку, и Жар-птицу.

— Но как же она в плен к Кащею попала и не могла сама уйти?

— Это она нарочно. Она все могла сама, — уклончиво ответил он.

У него, очевидно, была своя концепция, и рядом со сказкой о сером волке сложилась собственная сказка, где единственная и главная роль отводилась царевне Елене.

Он по-прежнему не расставался с картинкой, носил ее с собой гулять, и от снега, от лужи, в которую она раз упала, она через несколько дней обратилась в грязную, измятую бумажку. Но и тут он не бросал ее и наделял волшебными свойствами.

— Хочешь, она исчезнет? — говорил он и неловким жестом фокусника прятал ее под скатерть. — А теперь опять появится! Она все может…

— Брось ее! Она такая грязная.

— Ее нельзя бросить. Она не может пропасть. Она всю жизнь будет жить.

Несколько человек собралось к нам вечером, и знакомый пианист играл Скрябина. Было рано, и Котик еще не ложился и сидел в гостиной. Уже няня выглядывала в дверь и манила его, но он упорно отворачивался. Он смирно сидел на диванчике около рояля, и я решила не трогать его и увести спать, когда кончится игра. Рядом с ним сидела барышня — маленькая и грациозная, в лиловом платье и газовом шарфе, затканном мелкими звездочками. Слушая музыку, она обняла Котика за шею, и он доверчиво прижался к ней, как к старой знакомой. У него было возбужденное и небывало кроткое лицо.

В руке он мял свою затасканную картинку и изредка взглядывал на нее.

Когда пианист встал из-за рояля, я взяла Котика за руку и повела его спать. Против ожидания, он покорно и задумчиво дал себя увести. Через несколько минут я зашла опять в детскую проститься с ним. Он лежал тихо на спине, и глаза его при свете лампадки странно блестели.

— Знаешь, я бросил царевну Елену, разорвал и бросил, — сказал он мне.

— И тебе не жалко?

— Нет, потому что она стала живой, — и добавил просительно: — Пусть Елена придет ко мне проститься. Позови ее сюда.

— Какая Елена? — спросила я.

— Около которой я сидел. Позови ее.

Я поколебалась, но видя, что в нем растет возбуждение, пошла и привела лиловую барышню, приласкавшую Котика.

— Я знаю, что ты волшебница, — сказал он ей на ухо, когда она наклонилась его поцеловать. И через несколько минут спокойно и радостно уснул.

«Котик влюблен!» — разнеслась молва, когда стала известна эта сцена. Взрослые подсмеивались над «первой любовью», вспоминали, какими глазами он смотрел на свою избранницу в течение вечера. Взрослые всегда спешат упростить и вульгаризовать всякое явление. Тут крылось что-то более сложное, но уследить за этим было трудно. Правда, что он просил свести его показать «дом, в котором живет Елена», но не выражал особенного желания видеть ее опять и, разыскав брошенную, разорванную картинку с серым волком, старательно склеил и берег ее.

Моя приятельница, особенно заинтересовавшаяся «влюбленностью» Котика, подарила ему маленькую, белокурую куклу в лиловом платье: «Вот тебе царевна Елена», — сказала она, протягивая ему коробку. Котик с любопытством раскрыл ее и разочарованно вынул куклу.

— Какая же это Елена! — сказал он.

— А ты посмотри, какие у нее волосы, как она смотрит на тебя.