Читаем Из круга женского: Стихотворения, эссе полностью

Из круга женского: Стихотворения, эссе

И белый призрак стал таять, безгласно, без жалобы. Но, как отзвук лютни, реяли в воздухе тихие звоны. Я слушал их. Долго. Потом я поднял голову и взглянул кругом.

Я был один. Передо мною белели полосы лунного света. Сибилла исчезла. Только издали доносились отрывки напевных вопросов, напевных узываний куда-то:

Проводить меня пришел тыУ последнего предела?……………………Поиграй со мной смертельнойИ последнею игрой.

И совсем издалека:

Оплети меня словами,Опали огнем заветным.Все, что будет между нами, —Будет вещим, беззапретным.

Я прислушался к душе своей, и во мне запела моя собственная певучесть.

— Сибилла, — прошептал я, — сколько радости ты принесла мне своим явлением! Ты — воздушная дымка. — И собственными угаданиями я сказал о Дымке, как Дымка сама сказала бы о себе.

Не хочу я напевов, где правильность звуков скована,Хочу напевностей тех, где своеволий душа полна.Я струна.Сестра я полночных трав, шелестящими травами я зачарована.Я как белая дымка плыла,За осоку задела, —Зацепилась несмелоЗа осоку болотную, белокурая мгла.С камышом перебросилась взглядом.Покачнулся камыш, — с тем, что зыбко, всегда он рядом, —«Я струна, —Кто пришел, и куда меня этой ночью звать?Утонуть? Утопить? Меня полюбить? Иль меня сорвать?»Покачнулся камыш, я его обняла несмело,И запела.Будет нам теперь колдоватьШелестящая топь, и ночь, и луна,Будет белая тайна нас обвивать,И тихонько, тихонько, тихонько я буду скользить,Чтобы выросла вплоть до того вон лунного леса тонкая нитьКак струна.

Иннокентий Анненский
Из статьи «О современном лиризме»

Глубже отравлено мифом — а миф в наше время не отрава лишь для тех, кто пришел к нему путем долгих изучений и разочарований: глубже отравлено мифом сердце молодой поэтессы Аделаиды Герцык:

К утру родилось в глуби бездонной Море — дитя.Очи раскрыло, зрит полусонно Вверх на меня.В зыбке играет, робко пытаяСилы свои.

(«Цветник Ор. Кошница первая», стр. 186)

Яд уже подействовал, хочется говорить другим, странным языком, превышающим силы. Но отрава проникает еще глубже:

Я знала давно, что я осенняя,Что сердцу светлей, когда сад огнист.И все тяжелее, все нетленнееСлетает, сгорая, осенний лист.Уж осень своей игрой червонноюДавно позлатила печаль мою.Мне любы цветы, огнем спаленные,И таянье гор в голубом плену.Блаженна страна на смерть венчанная,Согласное сердце дрожит, как лист,Бездонная высь, и даль туманная,Как сладко не знать, как легко не быть.

Это превосходное стихотворение: оно музыкально, оно местами прямо-таки великолепно (заметьте, например, игру красок в средней строфе).

Но отравленность в нем ощущается еще сильнее, чем в первом: нами выстраданное «я», «я» Метерлинка и Зинаиды Гиппиус, будто стремится снова стать индивидуальным или, быть может, типическим, но, во всяком случае, сказочным «я». Ох, как трудно обновить это «я» для нашего избалованного вкуса! Аделаиды Герцык ее «я» — само в осеннем саду, оно — в уборе осеннего сада, а не напротив, не осенний сад, не тайна осеннего сада у ней в ее «я». И то же, да не то. В том-то и горе, что миф слишком любит и ценит все внешнее. Что для него наши случайные мелькания, наша неумелость, наше растерявшееся в мире «я»?