Из меди и перьев

Кузнец проворно поспешил к дверям, сыновья остались нелепо сидеть рядом с телом, как часовые. Рыцарь посмотрел вслед уходящей невесте, неловко огляделся в пустом коридоре и, проклиная свой крайне удачно начавшийся день, поплелся за ней. Откровенно говоря, его изрядно клонило в сон. Ночной визит Каи-Марты, ранний подъем да и все остальное начало ощутимым грузом давить на виски и веки.

Он боялся, что Сольвег вновь уйдет в свои покои. Вновь начнется странное представление, где он явно лишний, да и текст роли ему не раздали, вновь она оскорбится, запомнит обиду, а не так, вовсе не так он хотел отплатить ей за помощь – ведь сегодня была она совершенно иная. Но Сольвег к себе не свернула. Домашнее светло-коричневое платье слегка шуршало по полу, шелестело складками, кончик шали почти спустился до пят. Она вошла в небольшую гостиную в конце коридора, где и гостей-то не принято принимать – слишком мала, слишком домашняя. На полках книжного шкафа лежал тонкий слой пыли, который методично смахивала заспанная служанка. Ни горничная, ни хозяйка интереса друг к другу не проявили. Интересно, подумалось Эберту, хватает ли Альбре денег платить даже такой ленивой прислуге. А каково-то Сольвег, привыкшей с детства к толпе камеристок, обходиться почти деревенской девчонкой без рекомендаций. Оттого и не увидеть на ее волосах теперь сложных пышных причесок, на которые в былые годы уходили часы, сложные кудри и косы, узлы, вплетенный жемчуг и искорки блесток. Сейчас из полураспавшегося узла на затылке выбиваются длинные пряди, которые она сама без помощи служанки неумело и торопливо заколола булавками, шпильками, пока торопилась выйти к нему. Длинный черный блестящий локон щекотал ее шею, спускался по ключицам все ниже. Она села в просторное кресло, откинула голову к спинке. Поманила пальцем служанку, что-то быстро ей процедила сквозь зубы – та поклонилась и мышью юркнула к выходу. Эберт стоял в дверях и смотрел на нее. А что еще он мог сделать. Уйти он не мог, а что делать дальше он и не знал. Ждать, пока кузнец найдет врача Талмана, а когда это будет, кому это ведомо.

– Долго будешь стоять истуканом?

Солнечный луч из окна освещал половину ее лица, она жмурилась, а один глаз на свету казался ярко-зеленым, будто бутылочное стекло.

– До чего же ты вежлива со своим гостем, – попытался отшутиться рыцарь, но тут же столкнулся со взглядом «не зли меня, если жизнь дорога». Впрочем, он угас так же быстро, как и появился. Сольвег лениво улыбнулась и поманила его рукой. Тот подошел ближе, встал рядом с ней.

– Помнится, сир Эберт, ты не любитель теплого обхождения, – проговорила она, не сводя с него спокойного взгляда; ее зрачки сейчас были разные и тот, что на свету, превратился в мелкую точку. – Так что смотри, твои пожелания выполнены. Садись.

Он сел. Между ними был лишь крохотный столик, на который обычно ставят тоненькие вазочки, в которых нет смысла.

– Ну? – проговорила она. – Мы, конечно, можем молчать. Я могу сказать, что погода утром чудесная – ты согласишься, выразишь надежду, что завтра будет такая же. Я кивну, скажу, что в такое лето море особенно красиво. Кажется бирюзово-зеленым. А пена кружится у камней, точно дымка.

– А что я? – спросил рыцарь. Он невольно смотрел ей в глаза, ему казалось, в их зелени есть золотистые крапинки.

– А ты ничего, – возразила красавица. – Когда ты был в состоянии поддержать такие беседы?

Вошла служанка, криво держа поднос, от которого валил пар. Поставила его на столик, чуть не опрокинув, неловко поклонилась и вышла.

– Лучший пряный шоколад из Эльсхана, – говорила Сольвег, разливая густую горячую жидкость по крошечным чашечкам. – Кардамон и гвоздика с корицей, немного черного перца. Все оттуда. То немногое, от чего я отказаться не в силах. И плевать, что скажет отец.

Она отдернула повыше просторные рукава, чтобы их не запачкать, протянула шоколад и ему.

– Не знал, что ты любишь сладкое, – пряный запах щекотал нос и он впервые с самого утра почувствовал, что проголодался.

– Ты вообще многого не знаешь, – безразлично бросила Сольвег, слегка облизала губы, грея пальцы об чашку. – Я скорее соглашусь ходить в одном и том же платье три дня к ряду, как какая-нибудь простолюдинка, чем соглашусь с тем, что мне есть и чего не есть. Пей, пока не остыло, и молчи.