Из несобранного

Цвело Божье дерево, тамариск. Истинно Божье дерево. Цвел тамариск и в мае и в июне, красовался душистыми розоватыми гроздьями и в июле и в августе, цвел в сентябре, неутомимый цветет и в прихотливом, явившем новое красное лето, октябре. Шателей — он царство цветов. От апреля и по сегодня то тут, то там, то в одну неделю, то в другую желтели, синели, белели, золотились, багрянились, красками пели глазам — сирени, каштаны, акации, гранатовые деревья, бузина, боярышник, липы, клены, тополя, цвел испанский дрок, цвели сосны, кроме белой и желтой акации, цвели огромные деревья акации розовой, какой я не видал даже на Яве, в лучшем ботаническом саду Земного Шара, в Бейтензорге; по многочисленным канавам и рвам, разделяющим частные владения, умиротворяющий знак единенья, лазурились ирисы; в разных виллах, разные и по-разному узорные, цвели розы, маленькие алые — целой стеной, крупные красные — отдельными чашами, они же — целыми кустами, по темным стенам и крышам ветхих, полузабытых сараюшек, и высокие кусты целомудренно-прохладных белых роз, и из всех наилучшие, пленительно воспетые нашей страстной поэтессой, Миррой Лохвицкой, чайные розы, желтизны нежной и с запахом заколдовывающим; и краса наших садов, настурции; и гордые мальвы, растущие выше здешних домов; и наши подсолнечники, много-много подсолнечников; идешь по полям, слушаешь весеннего жаворонка, поющего и летом, долго — и сияет тебе издали радость горячего золота, затягиваясь дымкой в душе, дымным налетом грусти, потому что и грустно, не только радостно, эти золотые бубны подсолнечников издали гласят о родном, о потонувшем, невозвратном.

Соловьи и жаворонки сполна пропели свои концерты, дневные и ночные, исчерпывающую песню весны, которая влюбляет и дает заглянуть в великолепную мастерскую природы, гонящей от корней к вершине веселящий сок изумруда и многокрасочное торжество цветения. О приходе природы, своевольно приказавшей всему живому быть радостным и всему раздельному стремиться к соединению, жужжали пестрые мухи, не отстававшие от ос, пчел и шмелей, танцевавших по гроздьям цветов и по светлому воздуху, особливо отягощенному благовониями возле золотых чашечек, голубых бокалов и красных кубков, которые только того и желали, чтоб к ним прильнули эти крылатые и разнесли окрест оплодотворяющий поцелуй.

Лето продвигалось, и все душистее цвела козья жимолость, на берегу Атлантического океана пряное напоминание далеких дней Алупки и Олеиза, когда любил по-весеннему, когда любовь была июньской, и эту русскую любовь обрамлял поэмами Эдгара По.

Лето проходило, но оно не приходило и не пришло. Были пасмурные, холодные дни, и одно лишь в этом было достоинство — это что дождливая погода и некончающийся холодный ветер разгоняли приезжих людей, и не слишком они могли превращать океанское прибрежье в манежный зал. Все же людей было больше чем достаточно, и мне часто казалось, что людей вообще слишком много на Земном шаре и что в дни Каменного века, когда Природа была сильнее, а человеки малочисленнее, жизнь была много красивее, а Земля больше, чем теперь, походила на планету.

Редкие жаркие дни сгущали водяные пары, и по ночам, от Запада к Востоку, перебрасывались огненными гиероглифами зарницы, небесный огонь разделял всю ночную высь на два неба — от неба до неба, световым взаимотороплением, тщилась раздвоенная гроза сойтись в громовое единство, перекликались раскаты, пересвечивались зеркально огневицы, весь Океан в их вспышках казался вздымающимся полом безмерного ночного храма рвущихся пламеней. Но так и не было ни разу настоящей грозы.

Неуютное было лето. И в него можно было поверить лишь иногда, когда Солнце в виде исключения светило достаточно и согревало после дождя. В остальные дни — их было много — верил в лето лишь потому, что ежедневно читал газеты, а в каждой газете стояло сверху — такого-то июля. Такого-то августа.

Когда совсем несвоевременно завернули настоящие холода, я стал расспрашивать старожилов-рыбаков, не предвещает ли здесь холодное и дождливое лето особливо ясную и теплую осень. Нет, отвечали старожилы, лето было все-таки, несколько обглоданное, но было, и лето не имеет привычки возвращаться ранее следующего года. Как хорошо, что старожилы везде и всегда никак не запомнят чего-то и ошибаются еще аккуратнее, чем барометр и игроки в рулетку. Они ошиблись и этот раз, уютные старожилы. Кончился август, не принеся обычных своих очарований. Всегда и везде прозрачный и золотой сентябрь лишь на несколько дней захотел быть достойным себя и подарил празднество позлащенного леса, торжественно-тихого, с узывчивым стрекотаньем сорок и хрустальным свистом перепархивающих синиц. И вот октябрь. Зазимье. У нас, в России, октябрь ни колеса, ни полоза не любит, и, если зовут его свадебник, зовут его также и грязник. Здесь, между всеми осенними месяцами, преимущественно он грязник. Покупай деревянные гремучие сабо, а то, пожалуй, утонешь в грязи.