Из ниоткуда с любовью

— Я возвращаюсь на базовый корабль и передам своим товарищам, что операция по вводу ограниченного контингента интерзвездных бригад не требуется. Следующий наш прилет обязательно состоится сразу после окончательной победы мировой революции на всей Земле, а пока желаю вам, товарищи, успехов в коммунистическом строительстве и борьбе с пережитками капитализма.

Сказав это, пришелец прошел в свой корабль, лестница втянулась обратно, люк закрылся и полусфера с серпом и молотом на боку так же бесшумно исчезла в небе.

Делегаты некоторое время стояли молча.

— Неужели пронесло… — спросил кто-то.

Канцлер Германии стала поспешно звонить президенту США.

Президент вытер пот со лба.

— Но я требую возврата Крыма… — начал было его коллега и партнер с Украины, но все замахали на него руками и он обиженно замолчал.

— А неплохо было бы по этому поводу и банкет, — сказал кто-то мечтательно.

Это мысль всем очень понравилась. Решили пойти в Кремль пешком, машин не вызывать. Радость разливалась на лицах счастливыми улыбками.

Поэтому шум позади был услышан не сразу.

Сначала один, потом другой, потом уже и все повернулись. У Мавзолея стоял невысокий мужчина в черном пиджаке. С очень знакомой внешностью, хотя при этом моложе своих канонических портретов на пару десятков лет.

Он не смотрел на членов делегации. Он смотрел, как прямо из кремлевской стены один за другим выходили люди. Много людей. Многие очень знакомые по учебникам и кинохроникам, но тоже крайне молодые. И все они шли сразу к нему, к человеку у Мавзолея.

— Здравствуйте, Феликс Эдмундович, — немного картавя, сказал человек одному из них. — Вы мне будете крайне, крайне нужны, товарищ.

К нему подбежала очень красивая молодая девушка и обняла его.

— Наденька, подожди, — сказал человек. — Сейчас не до нежностей. Много работы надо будет сегодня сделать. Товарища Сталина никто не видел?

— Уже идет, Владимир Ильич, — сказал вышедший из-за Мавзолея Брежнев.

Без «Авроры»

Мне очень захотелось пива и я не смог побороть искушение. Поэтому взял банку «Балтики» и пошел к Петровской набережной, где раньше стояла «Аврора». В прошлый раз, когда я пил пиво на улице — при этом на скамеечке в собственном дворе моего дома, что особенно обидно, мне это обошлось в 500 рублей, который взяли у меня полицейские. Взяли они, конечно, себе в карман и без квитанции, а с квитанцией вышло бы еще дороже.

Вот почему я и пошел к набережной. Сейчас, когда крейсер на ремонте, тут тихо, народу почти нет, никаких продавцов сувениров и туристов. Можно сидеть спокойно, смотреть на матушку Неву и размышлять о жизни. А жизнь сейчас никого не радует.

Сказано — сделано. И вот я сел на какой-то ящик, открыл пиво, пью его понемногу, смотрю на серые воды реки, медитирую.

На набережную выруливает небольшой автобус с тонированными стеклами, из него вываливает с дюжину мелкоты во главе с какой-то молодой девушкой училкинского вида — и она громко и изумленно говорит:

— А где «Аврора»?

И растерянно смотрит по сторонам, словно корабль, быть может, просто спрятался куда-то или отошел по делам и вот-вот вернется.

— Так на ремонте «Аврора», — сказал я. — Если не врут, то только летом вернется. Не раньше.

Девушка посмотрела с сомнением на банку пива в моей руку, еще раз на всякий случай оглянулась, а потом обратилась к своей мелкоте.

— Ребята, нам очень не повезло. Но я все равно вам расскажу. На этом месте в городе Санкт-Петербург находится на вечной стоянке крейсер, который стал символом Великой Октябрьской Социалистической Революции, навсегда изменившей мировую историю…

Говорила она увлеченно — о большевиках, о революционных матросах, о Временном правительстве — и чем больше она говорила, тем больше я впадал в недоумение.

Не, ну я понимаю, если бы это была какая-нибудь немолодая тетка, советский реликт — да, в общем, и они сейчас, кажется, все впали в православие и с тем же энтузиазмом, с которым нам рассказывали про Ильича и броневик у Финляндского вокзала, теперь рассказывают про Ксению Петербуржскую или Иоанна Кронштадтского. Это же юная педагог несла такой незамутненный советский исторический нарратив, что я немного обалдел — даже не думал, что когда-нибудь такое еще услышу вживую.

Закончив, девушка разрешила детям купить мороженое — недалеко стоял ларек, который не закрыли даже после ухода «Авроры».

Я тоже как раз допил свое пиво и, чтобы выкинуть пустую банку, подошел к ларьку, где стоял мусорный бак. Дети с увлечением ели мороженое, а я мог разглядеть их вблизи — и мне сразу бросилось в глаза, что какие-то они не такие. Мне даже трудно объяснить, что в них было не так. Бантики у девочек, растрепанные волосы у мальчишек. Одеты аккуратно. Но что-то все равно не так.

— Слушай, — сказал я мальчишке, вгрызавшегося в свое мороженое. — А вы вообще откуда?

— Школа 144, — сказал мальчик.

— Я понимаю. А из какого города?

— Из Ленинграда.

— Из Петербурга, — автоматически поправил я, но мальчишка с набитым мороженым ртом помотал головой. Потом, проглотив, весело сказал:

— Петербург у вас. А у нас Ленинград.

Я в легком недоумении спросил: