Из НКВД в СС и обратно. Из рассказов штурмбаннфюрера

Черт его знает, то ли в концлагеря попадали, как правило, крепкие люди из лагерей военнопленных за неподчинение, саботажники, то ли то, что наступает в определенный момент до некоторой степени психология. Вы знаете, когда следователь допрашивает и применяет к вам форсированные методы допроса, у человека появляется жуткое ослабление, которое помогает ему держаться. И одновременно желание навредить хоть чем-то. Он не герой, но это последнее, чем он может напакостить своему врагу. Это не случайно я вам говорю.

Поляки так шли, что один из эсэсовских офицеров, видевший эту картину, сказал, обращаясь к одному из польских офицеров: «Я вам завидую, и желал бы умереть так же достойно, как и вы». Понимаете, что происходит? Это уважение к противнику. И поляк ответил ему по-немецки: «Это единственное, что нам осталось в жизни».

Я видел людей, которые с радостью шли в крематорий, вот почему я ненавижу служителей культа. Это были немецкие баптисты, которые отказались служить в армии, и их за это в концлагерь, и — крематорий, чтоб другим неповадно было. Они шли достойно, шли, вот искренне верующие люди — с восторгом, Это не было наигранно, это было видно, они шли на встречу со своим богом.

А еще запомнилась песня. Если вы часто бываете в лагере, рано или поздно услышите какую-нибудь лагерную песню. Евреев во Флоссенбюрге почти не было, но периодически появлялись отдельные группы. Их либо в каменоломню, немногих отправляли на завод, либо расстреливали. Русские заключенные знали эту песню от евреев. Если бы ее у вас в Яд ва-Шем исполняли… Но, по-моему, ваших товарищей ничего не интересует. Так вот эта песня. (Поет на немецком, а потом делает построчный перевод на русский):

«Я ничего не имею на этом свете.
Я иду от страны к стране
И остаюсь там, где меня пригревают.
Я не могу быть счастлив.
Тепло солнца меня не касается.
Почему, почему я такой несчастный.
Я не имею родины.
Я ничего не имею на этом свете.
Я иду от страны к стране
И если мне покажется,
Что я могу быть здесь счастлив,
Я опять должен уходить.
Я не имею родины.

А.Ш. Вам приходилось наблюдать взаимоотношения между заключенными. Что-то характерное бросалось в глаза?

А.П. Жуткие условия Флоссенбюрга доводили человека почти до животного состояния. Люди буквально жрали друг друга.

Во Флоссенбюрге, как и в других лагерях, пороли и вешали сами заключенные. Был профессиональный палач-немец, которого самого повесили потому, что он отказался вешать двух советских летчиков. Это был уже 44-й год и люди стали думать. Однако нашлись двое других добровольцев, которые исполнили это. Они знали, что их перед этим хорошо накормят на эсэсовской кухне. Но когда в 6 часов вечера на аппельплацу они исполнили это «благородное» дело — повесили двух летчиков, то в 10 часов, когда все заключенные были заперты в барак, они были уже покойниками. Почему они пошли на это, не знаю. Хотели поесть? Но это осень 44-го года, каменоломней в это время уже не было и голод, конечно, был, но не такой, как 42-м, или 43-м. Пути господни неисповедимы и души человеческие тоже.

Взаимной поддержки в лагере почти не было. Боевое содружество было в Бухенвальде, где люди были сравнительно сыты.

Справка.

Бухенвальд- концлагерь близь г. Веймар. Создан в июле 1937 г., освобожден американскими войсками 12 апреля 1945 г. Через лагерь прошло 240 тысяч узников из 33 стран. 56 тысяч из них (18 стран) погибло

Бухенвальд. Документы и сообщения, пер. с нем. М.,1962.

В Бухенвальде с осени 42-го года жили лучше, чем во многих других лагерях. Кто вам скажет, что это не курорт, по сравнению с Маутхаузеном, Заксенхаузеном, не верьте. Штрафной Флоссенбюрг тоже был хуже Бухенвальда.