Если он хотел за что-нибудь вознаградить одного из своих сыновей, то разрешал тому спать вместе с собакой по кличке Гусар на своей старой шинели, брошенной на пол возле своей кровати. Гусар был любимцем императора Николая. Старый и грязный спаниель серой масти никогда не покидал императора и пользовался всеми привилегиями балованного пса.
Император всегда завтракал тремя бисквитами и чашкой чая. Как-то, забавляясь с Гусаром, он скормил собаке один за другим все три бисквита и позвонил, чтобы принесли еще три. Прекрасно зная, что император съедает только три бисквита, во дворец и прислали только три, те, что теперь проглотил Гусар, хотя из бюджета императорского дома на их покупку выделялось 2000 рублей в год. И человеку понадобилось сесть на коня и отправиться за ними в другой конец Невского проспекта к кондитеру. у которого обыкновенно их брали.
Пока император Николай не встречался с каким-нибудь противодействием, он отличался завидным терпением, но всякое сопротивление, пусть даже неодушевленного предмета или неразумного существа, его бесило. У него был конь, очень любимый и очень норовистый. Однажды, когда император хотел сесть на него для выезда на парад, конь решительно этому воспротивился. Взбешенный император крикнул: «Соломы! Соломы!..» Он приказал обложить конюшню соломой и сжечь коня. Бунтовщик был заживо сожжен.
Император Николай испытывал отвращение ко лжи. Иногда он прощал признаваемую ошибку, но ошибку отрицаемую ― никогда.
Его уважение к закону было предельно высоким.
Одну из самых знатных дам его царства, княгиню Т…, близкую родственницу Паниных, судил Государственный совет за убийство: в приступе гнева она убила двух своих рабов. Государственный совет, приняв во внимание возраст и историческое имя обвиняемой, постановил сослать ее в монастырь на покаяние. Ниже текста протокола совета Николай написал:
«Перед законом нет ни возраста, ни исторического имени. У меня историческое имя, но я ― раб закона. Закон повелевает, чтобы каждый убийца был отправлен на рудники; Т… должна быть направлена на рудники.
Быть по сему.
Николай».
Капитан Виоле ― имя говорит о французе на русской службе ― выполнял поручение самого императора Николая. Как у всех чрезвычайных курьеров, у него была коронная un paderogne ―
― А те, что запрягают в кибитку, для кого они?
― Для офицера-курьера, ваше превосходительство.
― В каком он чине?
― Капитан.
― Выпряги лошадей и запряги их в мой экипаж; я ― генерал.
Капитан все слышал. Он вышел, когда станционный смотритель, подчиняясь, выпрягал лошадей из кибитки и намеревался запрячь их в коляску.
― Пардон, мой генерал, ― сказал Виоле, ― но вынужден заметить вашему превосходительству, что, если младший по званию, каким я являюсь, едет, выполняя служебное поручение непосредственно его величества, то должен опережать всех, даже генерала, даже маршала, даже великого князя. Будьте же добры, отдайте лошадей.
― Ах! Значит, так! А если не отдам, что ты будешь делать?
― Воспользуюсь своим положением и на основании приказов, носителем которых являюсь, возьму лошадей силой.
― Силой?
― Да, ваше превосходительство, если вы толкнете меня на эту крайность.
― Наглец! ― сорвался генерал.
И дал пощечину капитану-французу.
Тот выхватил из-за пояса пистолеты и разрядил их в упор. Генерал свалился замертво. Капитан Виоле взял лошадей, выполнил поручение и вернулся отдать себя в руки правосудия. Дело передали императору.
― Пистолеты были заряжены? ― Спросил он.
― Да.
― Они были за поясом?
― Да.
― А не бегал он за ними в помещение станции, прежде чем стрелять?
― Нет.
― Ну, хорошо; здесь нет преднамеренного убийства. Прощаю.
И он не только помиловал Виоле, но при первом же удобном случае присвоил ему звание подполковника.
Требовательность императора к деталям военного туалета доходила до мелочных придирок.