Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Осмотрели квартиру бывшей настоятельницы; нам показали ее одежды, портрет и посох; затем - письмо императрицы Марии по поводу смерти княжны Александры. Мы были приняты нынешней аббатисой, в миру - княгиней Урусовой. Я обещал прислать ей четки из Иерусалима. У меня есть для нее эти четки, привезенные не мной, а моей дочерью; они были освящены патриархом и касались могилы Спасителя, но как поступить, чтобы прислать четки в Бородино? Если кто-нибудь может указать мне такой способ, то я отдал бы тому вторые четки. Уйдя из монастыря, мы пересекли картофельное поле, подмороженное за ночь. Это было 9 августа.

В России морозит немного больше немного меньше, но морозит всегда. Когда, 7 августа, мы выехали из Москвы, листья начинали опадать, как у нас в октябре.

От монастыря поднялись в Семеновское - бедную деревню примерно в 30 домов, которая, должно быть, однажды была сильно удивлена, что оказалась театром страшной битвы. Вероятно, три четверти жителей не знали, кто и за что здесь сражался.

Из Семеновского едем вдоль оврага, что задал столько тяжкого труда Понятовскому. Вскоре мы попали вроде в болото в высоких травах, купаемых ручьем, должно быть, Огником. И через версту очутились позади леска, что осеняет склон холма, на котором был большой редут и где сегодня - мемориальная колонна сражения. В этом небольшом лесу были погребены павшие с большого редута; земляные горбы, что видишь там, могилы.

Выходя из леска на запад, поворачиваешься лицом к позициям французской армии и подходишь к основанию колонны. Тогда взору предстает большой камень с надписью. Это могила князя Багратиона, раненого, как сказано, 7-го и умершего 24-го во Владимирской губернии. По указанию императора, его тело было привезено в Бородино и погребено на поле сражения.

Дидье Деланж - человек основательный и предусмотрительный, который смотрит на поля сражений в аспекте более философском, нежели я - распорядился приготовить превосходный завтрак под деревьями леска. Мы отошли под эту тихую сень, где могила за могилой, и я вынужден был признаться себе, что военная могила, навевающая такие воспоминания, лучше могилы деревенского кладбища, воспетого Греем[204] или Делилем[205].

Французская армия вновь прошла этим полем сражения 28 октября. Оставим прекрасные страницы, которые месье Филипп де Сегюр написал по этому поводу в поэме, посвященной кампании в России, чтобы взять у месье Фена несколько строк, полных сердца, из его рукописи 1812 года.

«28 октября, - говорит он, - оставили Можайск справа и вновь вышли на большую Смоленскую дорогу недалеко от Бородино. Наши сердца сжались при виде этой равнины, где столько наших было зарыто! Эти храбрецы верили, что умирают за победу и мир! Мы ступали по их могилам с осторожностью, чтобы земля не оказалась для них слишком тяжелой под шагом нашего отступления».

Но были не только павшие в Можайске и Бородино, были также выздоравливающие раненые; сколько-то их император находит в том самом Колоцком монастыре, с колокольни которого он оглядывал до горизонта поле сражения на Москве-реке. Его сердце обливается кровью при мысли их бросить, и он приказывает, чтобы каждая повозка взяла одного из наших компатриотов; начинает со своих повозок и дает задание своим медикам, Рибу и Лерминье, в пути заботиться о них в только что импровизированном им конвое.

Месье де Бово - молодой лейтенант карабинеров, после свежей ампутации, был в числе подобранных раненных. Он отступал в ландо императора [4-местной карете с откидным верхом]. Ларри отмечает этот факт в своих «Мемуарах».

«В полевых госпиталях, что мы развернули близ Колоцкого аббатства, - говорит он, - находились еще русские офицеры, которым мы оказали помощь после битвы. Они излечивались от ран. Некоторые пришли попрощаться со мной, выразить мне свою признательность. Я оставил им денег, чтобы они в ожидании прихода своих компатриотов раздобыли себе, через проезжих евреев, вещи первой необходимости, в то же время поручил им больных, которых мы оставляем. Уверен, что эти офицеры их защитят».

Если могилы что-то слышат в своей глубине, то проезд императора и эхо обожаемого голоса были последним шумом, который заставил вздрогнуть храбрецов; сон их слишком глубок, шаг нескольких редких паломников, что посещают поле сражения, слишком легок, чтобы потревожить их спустя 50 лет.

В 1839 году император Николай устроил великое ревю и привлек 180 тысяч человек воспроизвести битву на Москве-реке.

Вечером 9 августа, в пять часов, мы выехали в Москву, куда вернулись на следующий день в такое же время. Я нашел Нарышкина немного чем-то поглощенным; он узнал в наше отсутствие, что одна из его деревень, Doromilov [Дорогомилово?], сгорела. В пепел обратились 250 домов. Огонь по мосту переправился через реку и, гонимый ветром, охватил пожаром другую деревню.