Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

К реке вело подобие небольшой лощины, вырытой среди города; понятно, что здесь к хозяйскому, господскому ложу стремятся потоки от проливных российских дождей. Исполинский берег, под которым течет река, мы увидели издали; но, что касается реки, ее не было видно. Только выйдя на самый берег, обнаружили ее лежащей внизу, шириной как одна из наших второстепенных рек: l’Orne - Орн или l’Yonne - Ионн. Весной, когда начинается таяние снегов, она поднимается на 20 футов и часто выходит из берегов; но стояла осень, и потому Волга была укрощена донельзя. Пребывая в некотором разочаровании от экскурсии на реку, повстречали нашего хирурга. Деланж, человек слова, предупредил его о нашем приезде, и он прибежал предложить у него позавтракать. С легким сердцем мы приняли приглашение, потому что, благодаря нашей успешной охоте и таланту Кутайсова [Кутузова], который обратил в снедь зайцев, тетеревов и куропаток, мы прихватили к завтраку часть этих припасов; и это наше богатство, образованное, благодаря погребу Нарышкина, откуда в ящики повозки было переложено всякое разнообразие, вкупе с богатством хирурга придало ему отваги испросить у нас позволения - пригласить к столу несколько товарищей. Разумеется, разрешение было дано. Но, несомненно, в товарищах у него состоял весь офицерский корпус, так как через час все, кто носил эполеты с бахромой и без, от младшего лейтенанта до подполковника, переполнили его необъятный салон. Каждый принес, что сумел раздобыть, таким образом, наше пиршество достигло размаха свадеб Каны[226], а по закускам - свадеб Гамаша[227].

Это еще не все: по приглашению, в свою очередь, прибыла музыкальная команда, и под нашими окнами вдруг грянул огромный духовой оркестр.

Мы пили кофе, когда, ровно в полдень, предупредили, что пароход причалил и ждет нас. Пароходы - мессье, которые быстро утомляются ждать, поэтому мы поспешили опорожнить рюмки и вышли, взявшись под руки, друзьями, как если бы знали друг друга 20 лет. Оркестр, который, понятное дело, не был обойден вниманием и много получил от наших щедрот, завидев, что мы направляемся к пароходу, почел за лучшее, что мог он сделать, это сопровождать нас туда. Он и последовал за нами, оглашаясь самыми веселыми мотивами. Все население Калязина, который никогда не видывал подобного празднества, шло за оркестром.

Мы поднялись на борт, к великому удивлению пассажиров, что задавались вопросом, кем были путешественники, в честь которых могло греметь такое многократное «ура» и могли так реветь взбешенные трубы. Но их удивление удвоилось, когда увидели, что офицеры прошли по трапу, ведущему на пароход. Оркестр, играющий без передышки, последовал за офицерами. И самый веселый из общества крикнул мажордому:

- Гарсон, все шампанское, что есть у тебя на борту!

Капитан подумал, что пора вмешаться.

- Господа, - подобострастно обратился он к офицерам, - имею честь обратить ваше внимание, что мы отправляемся через пять минут, и в этом случае, разве что вы едете с нами до Углича…

- Дельно, - сказал я, смеясь, - почему бы вам ни прокатиться до Углича?

- Да, да, идем в Углич! - закричали самые удалые из общества.

- Господа, - сказал подполковник, - напоминаю вам, что без разрешения полковника вы не можете сделать подобную каверзу.

- Хорошо, направим депутацию к полковнику! - закричали офицеры.

- Это было бы лучше всего, но полковника нет в Калязине.

- Хорошо, дайте нам разрешение в отсутствие полковника.

- Господа, это выше моих полномочий.

- О, командир, командир! - заговорили все умоляющим тоном.

- Невозможно, господа; не могу вам дать такое разрешение.

- Командир… - сказал я, в свою очередь.

- Но, - добавил командир, - я могу дезертировать, как и вы, и понести такое же наказание, что и вы, отправляясь с вами провожать до Углича господина Дюма.

- Ура командиру! Да здравствует командир! В Углич! В Углич!

- С оркестром? - спросил я.

- Отчего же нет? - ответили офицеры. - Музыка, алле!

- А, черт возьми! - вскричал Деланж, бросая вверх свою шляпу. - Пусть боярин говорит, что угодно; я тоже, я дезертирую, еду до Углича.

- Сколько бутылок шампанского, мажордом?

- Сто двадцать, господин офицер!

- Что поделаешь! Не много, но довольно, чтобы похмелиться. Ставь 120 бутылок.

- В таком случае, господа, можем отправляться? - спросил капитан.

- Как хотите, старина.

И мы отчалили в шуме труб и пробок шампанского, которые взлетали вверх. Каждый из этих милых сумасбродов рисковал получить две недели ареста ради того, чтобы остаться со мной дольше на пять-шесть часов.

Нужно видеть, как русские пьют шампанское, грузины - кахетинское и флорентийцы - напиток «Тетуччьо», чтобы оценить вместимость некоторых привилегированных желудков. Я воспользовался первым, какой осенил, предлогом, позволяющим выйти из игры и удалиться от действия к покою. Поэт Лермонтов давал здесь такую возможность.