Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

- Отлично понимаю, - сказал он, - что мы лишь школяры рядом со шведами; но, битые ими, мы, в свою очередь, должны стать учителями.

Главное, что его заботит, - артиллерия; людей найдешь всюду, а вот пушек не густо. Он спешит в Москву, снимает колокола церквей и монастырей, велит их свозить со всех концов России и отливает 100 мощных орудий, 143 полевые пушки, мортиры, ядра и все отправляет в Плесков [Псков].

Потом вступает в переговоры с королем Дании, берет у него три пехотных и три кавалерийских полка. Наконец, бросается в Бирзен, что на границе Курляндии и Литвы, предлагает королю Польши 600 тысяч франков и 20 тысяч русских при условии, что тот деньги оставит себе, но 20 тысяч русских вернет цивилизованными; возвращается в Москву, посылает Репнина с четырехтысячным отрядом к Риге, при посредничестве Паткуля вербует немецких, ливонских, польских солдат и офицеров; на Псковском озере строит флот, прокладывающий дорогу к Нарве; другой флот строит на Ладоге, чтобы подойти к Нотебургу, лично тренирует матросов, едва не идет ко дну с баркой во время одной из свирепых бурь, какими Ладога спорит с океаном, но, как Цезарь, предназначенный для великого дела цивилизации, он бросает буре вызов и вырывается из ее объятий.

Далее, в то же время, как если бы царил подлинный мир, не сводя глаз с Карла XII, который не догадывается еще, кто его настоящий противник, и забавляется, опустошая Польшу и поколачивая Августа, он совершенствует форму контрактов, учреждает коллежи, открывает мануфактуры, акклиматизирует в России овец на шерсть из Саксонии, приглашает виноградарей из Испании, кораблестроителей из Голландии, кузнецов из Франции - ремесленников разного рода из всех стран.

Все это не мешает ему заняться соединением каналами Каспийского и Черного морей, которые будут сообщаться с Балтикой, когда он ею овладеет; рытьем канала между Доном и Волгой и каналом между Доном и Дюной [Даугавой], впадающей в Риге в Балтийское море. Правда, Рига не в его руках, но настанет день, когда шведы будут разбиты. Пока что его бьют шведы, но будьте покойны, он вскоре возьмет реванш. В самом деле, из каждого военного поражения царь извлекает урок. И после года учебы такого рода, 11 января 1702 года, его генерал Шереметев разбивает шведского генерала Шлиппенбаха, захватывает у него Дерпт и первые четыре знамени! Карл XII больше не непобедимый.

В мае Шереметев захватывает шведский фрегат на Псковском озере. В июне и июле он заносит в реестр две новые победы. Наконец, 19 июля 1702 года тот же Шереметев вновь громит того же Шлиппенбаха и берет у него 16 знамен и 20 пушек. Эти успехи отдают в руки царя Мариенбург. Город сдался на милость победителя: жители, взывая к его великодушию, делегировали к нему пастора месье Глюка. Так вот, сей достойный муж, готовый более к роли просителя, нежели посредника, отправился пригласить Шереметева.

Приняли его хорошо. Но генерал заметил в кругу этой семьи - под семьей, принимая римскую точку зрения, мы подразумеваем всех обитателей дома - прелестное создание, о котором стал расспрашивать. Ему сказали, что ее зовут Екатериной. О фамилии можно было не спрашивать, она ее просто не знала; все, что знали о ней, шло от ее же воспоминаний. Она считала, что родилась в Дерпте около 1686 года; знала, что - римская католичка и помнила, что жила в Дерпте до того, пока на Ливонию не напала чума, и пока ее родители, спасаясь от заразы, не подались в окрестности Мариенбурга. Но зараза пометила их; она преследовала и настигла их; отец и мать крошки Екатерины умерли, оставив на попечение бога троих бедных детишек: дочку, которую они пристроили у родных в Дерпте, маленькую Екатерину и ее брата, которых они повезли с собой. Мальчика взял один крестьянин, трехлетняя девочка оказалась на руках пастора.

Но чума вошла в дом священника почти одновременно с маленькой Екатериной: пастор умер, а с ним и часть домашних. Ребенок вновь попал в положение покинутого. К счастью для девочки, этот самый месье Глюк, которого мы уже называли, высший священник провинции, отправился тогда в Мариенбург, чтобы даровать умирающим утешение церкви. Он вошел к пастору, когда тот только что испустил последний вздох. Ребенок, забившийся в угол вымершей комнаты, оставшийся единственным живым существом в зачумленном доме, побежал к нему, едва он вошел, схватился за его одеяние, назвал своим отцом, попросил у него хлеба и больше ни за что не хотел отпускать.

Достойный человек никак не чурался ребенка, посылаемого ему Провидением, и кто бы ни сиротел, забирал и, совершая поход милосердия, вел к себе.