Из Парижа в Бразилию по суше

— Узнаете, но не сейчас. Чем сильнее вы удивитесь, тем полнее будет мой триумф. Я собираюсь подняться в воздух с помощью устройства, о котором вы даже представления не имеете. И даю вам хороший совет: готовьтесь-ка в путь-дорогу! Я тоже буду собираться, но самостоятельно. А затем мы отбудем отсюда при первой же возможности. Как только прекратится дождь и стихнет ветер — вперед, навигаторы, по воде и по воздуху! Жюльен, можешь покупать шар. А что до вас, дорогой капитан, то я буду вам весьма признателен, если вместе с ключами от бастиона получу пару ножниц, несколько мотков железной или латунной проволоки, кусок печной трубы из черной жести[177], глиняный кувшин из тех, где вы держите свои соленья, двадцать пять литров китового жира и четыре метра тюленьих кишок. Думаю, что раздобыть для меня все эти предметы не составит особого труда.

— Конечно, проще простого, — ответил удивленный хозяин.

— Ах!.. Совсем забыл про обруч из железа или дерева. Материал не имеет значения, лишь бы его диаметр был равен сорока сантиметрам… А теперь, господа, за работу! Займемся-ка каждый своим делом. И главное, чтобы никто не входил ко мне в мастерскую в течение двадцати четырех часов.

Окончательно сбив с толку своих спутников, пораженных не столько его хвастливым тоном, сколько беспорядочным набором предметов, которые обязательный капитан собирался для него разыскать, Жак, важный, как павлин, направился, насвистывая, к бастиону.

Когда же вечером он вошел в гостиную, где собрались за трапезой обитатели большого дома фактории, то можно было смело сказать, что он с пользой употребил время, ибо лицо его буквально излучало сияние. Впрочем, энтузиаст-самоучка ни словом не обмолвился о том, в каком же состоянии находится то, что он отвлеченно называл «моим делом», и, как человек, уверенный в успехе своего начинания, лишь кратко отвечал на многочисленные вопросы:

— Завтра утром… Увидите… Если, конечно, погода позволит… Да… завтра утром я надую мой шар… Сперва простой опыт, а потом и взлет… Теперь же, с вашего позволения, поговорим о другом.

Решительно все способствовало тому, чтобы звезда начинающего изобретателя ярко засияла на небосклоне. Порывы ураганного ветра за ночь разогнали последние дождевые облака, а с восходом солнца подул свежий бриз[178], избравший к утру постоянное направление на северо-восток. Лучшей погоды для испытания шара Жак и желать не мог.

Зрители торжественно собрались у бастиона, и наемные рабочие, предоставленные хозяином в распоряжение путешественника, быстро вынесли аэростат во двор, где было намечено произвести его пробный запуск.

Взору присутствующих предстало странное сооружение, в центре коего располагался глиняный кувшин с куском жестяной трубы, выглядывавшим из его горлышка. Жак взирал на свое детище с нескрываемым умилением.

— Он сошел с ума, — пробормотал вполголоса Жюльен, созерцая это чудовище.

— Сошел с ума?! — перебил его Жак с горькой улыбкой непризнанного гения. — Он говорит, что я сошел с ума! Увы, замечательные изобретения всегда встречали на своем пути недоверчивую толпу хулителей. К примеру, разве не отверг Наполеон Фултона[179], — на собственное же несчастье? И не заявлял ли господин Тьер[180], что железные дороги навсегда останутся всего-навсего дорогостоящими игрушками, а телеграф будет применяться в лучшем случае лишь в лабораторных опытах?.. Вспомним также Араго[181] и Бабине[182]. Если первый говорил, что пассажиры никогда не станут ездить в туннелях, то второй уверял всех в невозможности создания трансатлантической телеграфной связи… Называю только самых знаменитых, ибо для перечисления всех скептиков и дураков не хватит и целого дня. Ты считаешь, что я сошел с ума, словно мною и в самом деле сделано гениальное открытие. Спешу тебя заверить, что лично я ничего не изобретал, а лишь ограничился повторением эксперимента, поставленного впервые, и весьма успешно, братьями Монгольфье.

— Ладно, давай начинай, — ответил Жюльен без особого энтузиазма. — Если и в самом деле тебя ждет удача, я с радостью тебе поаплодирую, ну а если ничего не получится, то выражу свое сочувствие.

— Готовься аплодировать, я уверен в успехе!.. Впрочем, согласен, что неуклюжий аппарат, который ты видишь перед собой, внешне довольно невзрачен. Однако имей почтение к сему кувшину, содержавшему некогда червивое мясо, ибо сейчас в него заключена душа моего монгольфьера. Правда, слово «душа» звучит несколько вычурно. И все же я настаиваю на нем… Именно душа! В кувшине имеется двадцать пять литров китового жира, в который опущен толстый пеньковый фитиль, продетый через пробку с трубой, прикрепленной к ней, словно стекло к керосиновой лампе. Я рассчитал, что, сжигая этот вид топлива, смогу подогреть воздух в шаре до соответствующей температуры и тем самым придать ему нужную подъемную силу.

— Для начала неплохо. Но получишь ли ты достаточно тепла?

— Вспомни адскую жару в чуме у чукчей, поддерживаемую с помощью ламп значительно меньших размеров.

— Да, правда.