Из Парижа в Бразилию по суше

Итак, если мне не изменяет память, в дни школьных каникул незадолго до начала нового, 1864/1865 учебного года, ну а точнее — вечером пятнадцатого августа, я сидел с одним из своих кузенов под огромным платаном[213] в красивейшей долине Оеф, когда нам в голову пришла заманчивая мысль сделать воздушный шар и запустить его прямо с площади Питивье.

В ход пошли оберточная бумага и прочие материалы, которые смогли раздобыть в деревне два сорванца. И вот наконец мы срочно развели костер из соломы, наполнили наш аэростат горячим воздухом и, посадив в корзину несчастную, отчаянно мяукавшую кошку, отпустили в воздух. Монгольфьер, увлекаемый легким бризом, полетел не спеша над равниной на высоте около ста метров, и мы, два быстроногих школьника, изнемогавших от безделья в каникулярное время, без труда поспевали за ним.

Вид бумажного, ярко разрисованного жуткими фигурами шара привел в ужас женщин, работавших в поле. Как сейчас слышу их пронзительные крики, вижу, как они испуганно машут руками, а затем бросаются бежать, теряя белые чепцы и путаясь в раздувающихся от ветра голубых юбках.

Шар, сдувшись, стал вскоре медленно опускаться на головы мчавшихся в панике кумушек. Когда же бумажное чудовище приземлилось, самая храбрая крестьянка, потрясая серпом, двинулась к нему: ободренная нашим присутствием, она решила распотрошить монстра.

Я попытался спасти безобидное сооружение от ее гнева, но тут кошка, погребенная под бумажным шаром, стала орать и шипеть, как это обычно делают ее соплеменники, очутившись в отчаянной ситуации. Истошные вопли четвероногого воздухоплавателя отозвались в сознании поселянок сигналом «спасайся, кто может!». Увидев, как бедное животное, разодрав когтями оболочку шара, выбралось из бумажного вороха и скачками понеслось по полю, женщины окончательно лишились рассудка от страха, а одна из них даже слегла, не выдержав потрясения.

В тот вечер небольшой городок Экренн буквально бурлил. Почтенные крестьяне рассказывали с жаром о том, как они самолично лицезрели удуэр! Поскольку это варварское слово, несомненно, Французской Академии неизвестно, я позволю себе истолковать его как «домовой», «гном», «живой мертвец» или «злой дух».

Если подобное событие столь сильно поразило жителей селения, расположенного в двадцати лье от Парижа, то что говорить о том изумлении, которое испытали краснокожие обитатели южных склонов Аляскинского хребта при появлении огромного сфероида[214] из кишечных пленок, к которому снизу была прикреплена раскачивавшаяся корзина!

Но отдадим должное индейцам: хотя они и суеверны, но страха не знают, риска не боятся и отважно идут навстречу смертельной опасности — и явной и предполагаемой. Вспомним, как после открытия железнодорожной линии Нью-Йорк — Сан-Франциско краснокожие с копьем наперевес становились на путях и, не дрогнув, ожидали приближения стремительно мчавшегося на них локомотива.

Обнаружив под странным сооружением толстенную веревку с крюком, индейцы вцепились в трос и стали тянуть что есть силы, не задумываясь о последствиях. Они полагали, что остановить устрашающих размеров шар будет им нелегко, и несказанно удивились, когда чудовище покорно поползло вниз. Причудливые прыжки и вопли возвестили о бурной радости, охватившей воинов. Притянув корзину к земле, индейцы увидели в ней такое же, как и они, существо — из плоти и крови.

Изнемогавший от холода и голода, смертельно усталый, Жак являл собой жалкое зрелище. Просидев в корзине в неудобной позе, он, воспользовавшись приземлением, разминал затекшие руки и ноги и, стряхивая с себя остатки сна, пытался разобраться, чего ему ждать от краснокожих, буйно выражавших свой восторг по случаю успешного завершения операции.

Выпутавшись из веревок, привязывавших корзину к сетке, Жак вылез на мерзлую землю и потянулся. И тотчас вопли и прыжки прекратились, и воцарилась полная тишина.

Вперед выступил вождь, выделявшийся среди соплеменников длинной белой бизоньей шкурой, наброшенной на плечи, словно королевская мантия, и гортанным голосом произнес на плохом английском:

— Хау!.. Мой брат — большой вождь!..

— Спасибо, вы очень любезны, — ответил Жак, коверкая с не меньшим усердием язык, употребляемый по ту сторону Ла-Манша.

— Мой брат прибыл из страны звезд, куда воины, любимые Великим Духом, уходят после смерти?

— Ваш брат, почтенный мой краснокожий, прибыл всего лишь из форта Нулато, где находился еще сегодня утром.

— Хау!.. — произнес воин с непередаваемой интонацией, обозначавшей у людей его племени глубочайшее удивление. — Мой брат летает быстрее, чем орел в Скалистых горах!

— Да, особенно когда свежий ветер подгоняет шар.

— Что мой брат подразумевает под словом «шар»?

— Да тот аппарат, что доставил меня сюда.

— Хау!.. — с яростью в голосе произнес краснокожий. — Мой брат смеется надо мной? Он что, принимает Белого Бизона за глупую старуху, от которой можно скрыть, кто он и откуда? Разве пришелец не боится навлечь на себя гнев вождя меднокожих индейцев?

— Успокойтесь, любезный мой, не сердитесь и объясните, чего вы хотите.