Из пережитого

Свадьбу свою Нонна и Толя справили, как теперь принято говорить, в нашем доме. Конечно, ни о каком венчании в церкви в то время не могло быть и речи. На этой свадьбе я не был, так как не хотел нарушать демаркационную линию между мною как преподавателем (я был тогда доцентом) и Толей как студентом. Толя успешно защитил дипломную работу, тема которой стала впоследствии и темой его кандидатской диссертации. Я был рецензентом этой работы и довольно высоко ее оценил.

Пришла пора распределения. Толе предложили на выбор место в прокуратуре Мурманской области или в адвокатуре Ставропольского края. Он, как и всегда, советовался со мной. Уже тогда он хотел поступать в аспирантуру. Я рекомендовал ему взять назначение в Ставропольский край, мотивируя это тем, что там не столь суровые климатические условия и оттуда будет легче перейти в аспирантуру. Так Толя и поступил.

Отношения между нами были самые дружеские. Помнится, мы с Иоффе обсуждали вопрос, дадут ли нам Собчак и Мусин (ныне тоже профессор университета) доработать до пенсии, когда Собчак будет ректором университета, а Мусин – секретарем парткома. Как молоды и как наивны мы были![20]

Итак, Толя отправился на Ставрополье, Нонна поехала с ним. Вскоре она прислала мне письмо, которое до сих пор где-то у меня хранится. В нем она писала, что никогда не забудет той духовности и культуры, которую почерпнула в нашем доме, но не жалеет о своем выборе и вместе с Толей, как и подобает молодым советским специалистам, мужественно преодолевает выпавшие на их долю бытовые трудности.

В краевой коллегии адвокатов Толя быстро выдвинулся. Он стал членом президиума коллегии адвокатов, заведующим юридической консультацией в Невинномысске, где они с Нонной жили. Преуспел он и на общественном поприще, став секретарем тамошнего горкома комсомола (правда, на общественных началах). Мы с ним изредка виделись, когда я приезжал лечиться в Ессентуки. Вскоре Толя поступил в аспирантуру в Ленинграде, обменяв квартиру в Невинномысске, которую он получил как молодой специалист, на комнату в коммунальной квартире в Ленинграде. Я помог ему ускорить прописку в Ленинграде и обмен площади. На новоселье в Ленинграде я явился к ним с ананасом, но так как какое-то время я хранил его для этого памятного дня, он у меня испортился. К сожалению, то же произошло впоследствии и с нашими отношениями.

Приезжая в Ленинград до обмена площади, Толя дневал и ночевал у наших друзей – Софьи Петровны, которая, слава богу, жива, и Юрия Константиновича, который в 1967 году скончался. Он спал на кровати в столовой за большим платяным шкафом. Частенько на этой кровати спал и я. Я теперь говорю Софье Петровне (для меня – тете Соне, так как она знает меня с детства), что в квартире со временем будет устроен мемориальный музей Собчака и чтобы она всячески сберегала мемориальные вещи. Она смеется и отвечает:

– Препятствием может служить то, что в этой квартире бывал не только Толя, но гораздо чаще ты.

А я в ответ:

– Ничего, это обстоятельство можно будет скрыть точно так же, как долгое время скрывали, что в Разливе вместе с Лениным был Зиновьев.

Правда, в этой квартире недавно произвели ремонт и некоторые мемориальные вещи, особенно в местах общего пользования, не сохранились. Непростительная оплошность! Софья Петровна и Юрий Константинович принимали в Нонне и Толе живейшее участие. К сожалению, после вступления в новый брак Толя это забыл. Нонна же продолжает поддерживать с Софьей Петровной дружеские отношения. Впрочем, я несколько забежал вперед[21].

Анатолий Александрович довольно быстро подготовил кандидатскую диссертацию на ту же тему, что и дипломная работа, – «Ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности». Мне вновь выпало быть рецензентом (руководителем был О. С. Иоффе). Положительно оценив диссертацию, я обратил внимание на ряд содержащихся в ней неточностей и фактических ошибок. Свои замечания я передал Анатолию Александровичу, будучи уверен, что он их учтет. К сожалению, он этого не сделал. Это меня насторожило. В наших отношениях наметилась первая трещинка. Своими учителями, в первую очередь академиком А. В. Венедиктовым, я был воспитан в духе благоговейного отношения к науке. Если кто-то из оппонентов делал мне замечания, то я так или иначе на них реагировал. И уж во всяком случае, не могло быть и речи, чтобы я не выправил фактические ошибки, на которые мне указывали. При прохождении кандидатской диссертации А. А. Собчака я обнаружил отступление от этих непреложных принципов научной работы, причем мне это было особенно больно, поскольку это касалось моего младшего коллеги, с которым я связывал столько надежд!