Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Дальнейшую его судьбу предопределило то обстоятельство, что к концу войны он оказался офицером пехотного полка, во главе которого стоял полковник (впоследствии генерал) Дроздовский.

В начале 1918 года Дроздовский во главе отряда добровольцев-офицеров двинулся из румынского города Яссы, где было дислоцировано в последний период войны 1914–1918 годов подразделение, которым он командовал, на соединение с частями контрреволюционной Добровольческой армии, возглавлявшейся генералами Алексеевым и Корниловым и оперировавшей на Дону и Кубани. В этом походе, получившем впоследствии громкую известность в армиях Деникина и Врангеля как «поход Яссы – Дон» и окруженном «легендарной славой» среди белых офицеров, принял участие и штабс-капитан Туркул.

Вся его дальнейшая карьера в этот отрезок времени прошла в деникинской и врангелевской армиях. От ротного командира в отряде Дроздовского он быстро дошел до должности командира полка и чина полковника, а весною 1920 года в возрасте 28 лет был произведен Врангелем в генералы и вскоре назначен начальником дивизии, которая после смерти Дроздовского получила название Дроздовской.

Гражданская война создала Туркулу совершенно исключительную популярность среди белых офицеров.

Гигантского роста и богатырской силы, он импонировал им своей исключительной жестокостью по отношению к пленным коммунистам, своей неустрашимостью и хладнокровием в боевой обстановке и, наконец, особым «стилем» разговорной речи, пересыпанной улыбками и нецензурной руготней по каждому поводу и безо всякого повода. Пленных из советских воинских частей он любил допрашивать лично. После допроса он ударом кулака по лицу сбивал свою жертву с ног, а когда эта жертва поднималась с земли, приканчивал ее выстрелом из нагана.

После этого с той же улыбочкой и самыми отвратительными ругательствами он возвращался в занимаемый им и его штабом дом, заказывал яичницу с колбасой и слушал офицерские анекдоты. Число лично расстрелянных им после боя пленных часто измерялось за один вечер многими десятками. Быстро создалась легенда о его непобедимости, неуязвимости для пуль противника и какой-то сверхнепримиримости к большевикам.

Эту популярность Туркул сохранил и в Галлиполи, и в первые месяцы пребывания бывшей врангелевской армии на территории Болгарии. После роспуска белых «гарнизонов» он некоторое время еще оставался во главе дроздовцев, перешедших на собственное иждивение, но продолжавших держать связь со своим «штабом» и по-прежнему признававших свое начальство. В дальнейшем его популярность начала тускнеть. Когда у Врангеля окончательно иссякли средства на содержание полковых и дивизионных штабов, Туркул переехал из болгарского города Севлиево в Софию. Жена его поступила официанткой в одно из фешенебельных софийских кафе на бульваре Дундуков, а он торговал газетами в одном из киосков в центре города. Так прошло семь или восемь лет.

В самом конце 1920-х годов чета Туркулов с дочерью переехала в Париж. Здесь он пытался открыть частное торговое «дело» – бензоколонку, но «дело» это у него не пошло. Материальное его положение в тот период времени было очень плохим. Наступила жестокая нужда.

Нечем было платить за квартиру. Высшее «начальство» разрешило ему занять с семьей одну комнатку-мансарду в помещении Галлиполийского союза, который переехал в новое помещение на улице Фезандери и занял особняк, принадлежавший парижскому банкиру Лазару.

Особняк этот был хорошо известен среди белого офицерства как парижское «гарнизонное офицерское собрание».

Жена Туркула сняла в аренду в «собрании» буфет, но дела семьи шли плохо.

Сам Туркул ничего не делал. Буфет, арендованный его женой, еле сводил концы с концами. Число «клиентов» падало с каждым годом. Количество подписных обедов, банкетов и чаепитий резко уменьшилось по сравнению с 1920-ми годами. Это был период очередной экономической депрессии и роста безработицы, в том числе и безработицы среди русских эмигрантов.

От былой популярности Туркула не осталось и следа.

Часто можно было слышать среди бывших его соратников диалоги вроде следующего:

– Ну, а как Туркул?

– Да никак… Ни черта не делает, целыми днями не вылезает из буфета, живет на средства жены, жрет по десять отбивных котлет в день и дует водку чуть ли не ведрами… Разжирел, опустился, а толку от него никакого…

В середине 1930-х годов, однако, совершенно неожиданно и внезапно эта ситуация резко изменилась. Из Туркула для кого-то, находившегося за кулисами вне сферы обозрения «публики», получился большой «толк»…

Туркул преобразился. Он переехал на собственную квартиру, начал устраивать приемы, шил костюмы один за другим. У мадам Туркул появились вечерние туалеты, меха и бриллианты. В квартире постоянно толпился кто-нибудь из бывших чинов его штаба и подчиненных.

Стол постоянно был заставлен дорогими закусками, винами, коньяками, ликерами. В «гарнизонном собрании» он появлялся не иначе как в сопровождении адъютантов из все тех же своих бывших подчиненных.