Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Долгие годы в Париже прожил И.И. Билибин, создатель особого, ему одному присущего «билибинского» жанра — жанра русской сказочной миниатюры. Его имя я упоминаю не только как художника, но и как советского патриота. Как и Куприн, он осознал всю бессмысленность своего дальнейшего пребывания за рубежом, страдая от невозможности передать своё мастерство русской художественной молодёжи.

Его яркий талант мог проявить себя в полной мере только на родине.

И.И. Билибин вернулся на родину после долгих лет заграничного прозябания и скитаний, полный сил и возможностей и в расцвете своего таланта. Родине своей он послужил, дав в Ленинграде великолепные образцы своего блестящего творчества. Он скончался в годы блокады любимого и дорогого его сердцу города.

После Победы возвратился на родину из Франции ещё один художник — Н.М. Гущин. Четверть века он подвизался в Париже и Монте-Карло. И он, как и другие репатрианты, не мог примириться с мыслью о том, что его талант и художественное мастерство оставались за рубежом втуне. И он, как и Билибин, послужил родине блестящими образцами своего творчества. Он был неоднократно отмечен в советской прессе.

В Париже в течение двух десятков лет подвизались престарелый художник-акварелист Альберт Бенуа и искусствовед и художник Александр Бенуа. О последнем мне уже приходилось упоминать, говоря о Н.Н. Черепнине.

Александр Бенуа ещё в дореволюционные годы слыл искусствоведом исключительно высокой эрудиции. В эмиграции он в течение долгих лет состоял художественным обозревателем милюковских «Последних новостей». Но этот вид его деятельности вызывал у большинства читателей, причастных к русской художественной жизни, резко отрицательное отношение. Александр Бенуа, как известно, был одним из основоположников «Мира искусства». С течением времени его художественный кругозор всё более и более сужался. Все явления отечественной художественной жизни он рассматривал только через призму этого направления русской живописи. Сдвинуться с этих позиций он никуда не мог. Его длинные разглагольствования на страницах милюковского печатного органа превратились в пережёвывание одних и тех же покрытых плесенью догм и формул и сделались нестерпимо скучными и нудными.

В Париже много лет прожили и умерли в 30-х годах один за другим ещё два художника, тесно связанные с тем же «Миром искусства»: Сомов и Яковлев. Судьба последнего небезынтересна с точки зрения бытовой.

Я едва ли ошибусь, сказав, что Яковлев решительно не выделялся ничем, что давало бы ему право на упоминание в истории русской живописи. Но судьба этого среднего русского художника сложилась за рубежом не вполне обычно. Он какими-то путями попал в поле зрения одного из представителей крупного французского капитала — миллиардера и магната автомобильной промышленности Андре Ситроэна. Было это в ту пору, когда автомашины с гусеничным ходом проложили себе дорогу в африканские, аравийские и азиатские пустыни.

Перед Ситроэном открылись новые возможности. В целях рекламы он бросил десятки миллионов франков на снаряжение автомобильной экспедиции в Центральную Азию. Его гусеничные машины проделали в общей сложности десятки тысяч километров и победоносно возвратились в Париж. В экспедиции приняли участие инженеры, ученые, антропологи, лингвисты, врачи и… художник Яковлев. О машинах Ситроэна заговорил весь мир — что и требовалось их владельцу.

В Париже была устроена выставка этих вернувшихся из далёких пустынь машин. Выставка привлекла сотни тысяч посетителей. Заказы посыпались со всех сторон.

Попутно была организована тем же Ситроэном и выставка работ Яковлева, привёзшего с собой многие сотни зарисовок с мест, где экспедиция проезжала и останавливалась. И эта выставка имела всё ту же цель — прославление самого организатора экспедиции. Но вместе с Ситроэном, опустившим в свои карманы сотни миллионов франков благодаря посыпавшимся на его фирму заказам, пошёл в ход и никому до тех пор не известный русский художник.

В мире капитала жизненный успех и неуспех каждого индивидуума в конечном счёте в какой-то степени определяет этот капитал. И хотя значение яковлевской выставки было гораздо в большей степени географическое и этнографическое, чем чисто художественное, о Яковлеве заговорил «весь Париж». Купленная Ситроэном пресса, восхваляя «гениального» промышленника, не могла, конечно, обойти молчанием и художника, сопровождавшего машины этого «гения от промышленности».

Яковлев пошёл в гору. Выставленные им картины и рисунки были распроданы в несколько дней. Их начали покупать даже французские и заграничные музеи. Карьера русского художника сложилась из ряда вон выходящая. Яковлеву завидовали. Перед ним заискивали.