Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Подавляющему большинству «апатридов» — итальянцев, испанцев, поляков, русских, армян — все пути для переезда в другие страны были закрыты. Вызванные повестками в полицейские комиссариаты по месту своего жительства, они, не смея проронить ни одного слова протеста, один за другим мрачно подписывали подсунутое им обязательство. Это означало, что в случае возникновения европейского или мирового вооружённого конфликта «апатрид» должен будет сражаться за чуждые ему интересы или ещё хуже — стрелять в своих братьев, находящихся по ту сторону фронта.

Читателя, несомненно, заинтересует вопрос: могли ли эти «апатриды», как и другие иностранцы из «стана обездоленных», осевших во Франции, получить французское подданство и этим хотя бы отчасти улучшить своё юридическое и материальное положение?

Этот вопрос разрешался так: капиталистическая Франция нуждалась в пушечном мясе. С этой точки зрения для неё интерес представляют лишь мужчины призывного возраста, а из более старших возрастных групп — лишь те, у кого имеются сыновья, то есть потенциальные солдаты. Если же ваше потомство состоит из дочерей, то вы не нужны. Не нужны вообще все женщины и девушки. Но… есть исключения и из этого общего правила. Если вы масон, то получить французское подданство для вас будет нетрудно, к какому бы возрасту и полу вы ни принадлежали. Ваш «досточтимый» (руководитель первичной масонской ложи) адресуется куда следует. Там в свою очередь нажмут все нужные кнопки: ведь в министерствах повсюду сидят свои же «братья»! Через несколько месяцев после этого вы делаетесь полноправным французским гражданином.

Но, как правило, подавляющее большинство русских эмигрантов, осевших во Франции, относились к принятию французского подданства резко отрицательно. Это большинство, как читатель уже знает, считало своё пребывание во Франции временным. Оно жило бреднями о «будущей России». Но и те, которые этих химер не разделяли, смотрели на это принятие с не меньшим недоброжелательством.

Условия жизни и быт русских эмигрантов сложились помимо их воли так, что Франция была и осталась для них чужой страной, к дальнейшим судьбам которой они были совершенно равнодушны. Многие из них смутно предчувствовали, что в сложной международной обстановке обстоятельства могут сложиться так, что капиталистическая Франция окажется в лагере государств, враждебно настроенных к их родине, о которой они, несмотря на свои многочисленные политические заблуждения и ошибки, ни на минуту не забывали. Если же дело дошло бы до вооружённого конфликта, то их положение в случае принятия ими французского гражданства сделалось бы совершенно невыносимым.

Вот почему о принятии французского гражданства для большинства русских эмигрантов не могло быть и речи. Выше было сказано, что это было неосуществимо даже при наличии такого желания. Юридически они оставались «апатридами» — термин, заменивший собою старое понятие «беженцы», а с точки зрения паспортной системы — «нансенистами». У многих из этих «нансенистов» в глубине души теплилась надежда, что рано или поздно кличка «апатрида» отпадёт сама собой, а на смену certificat de Nansen придёт тот долгожданный паспорт, глядя на который Маяковский воскликнул: «Читайте, завидуйте! Я — гражданин Советского Союза!»

Главу о жизни, быте и нравах «русского Парижа» я заканчиваю описанием его умирания, то есть того исторически неизбежного процесса, который был ясно видим для каждого беспристрастного наблюдателя с первого дня рождения эмиграции, но о котором сама эмиграция не хотела и слышать.

Не думала она и о том, что физической смерти каждого отдельного эмигранта будет предшествовать долголетнее состояние инвалидности и старческой дряхлости. Вот почему среди сотен эмигрантских организаций, союзов, объединений и обществ не было таких, которые вплотную подошли бы к вопросу о том, куда девать многотысячную массу своих членов, что с ней делать, когда людям, её составляющим, стукнет 70 или 80 лет.

«Отдушиной» явилось открытие под Парижем в конце 20-х годов убежища для престарелых, основанного англо-американкой мисс Пэджет. История этого учреждения, бывшего неразрывной частью «русского Парижа» более 20 лет, небезынтересна с бытовой стороны.

В 1934–1937 годах в течение летних месяцев я замещал в порядке совместительства штатного врача этого учреждения Э.Н. Бакунину по её личной просьбе, что дало мне возможность близко познакомиться с жизнью этой в своём роде единственной богадельни и с её обитателями.

После первой мировой войны, когда на международную финансовую арену выступили нувориши, то есть нажившиеся на войне миллионеры и миллиардеры, среди последних был распространён обычай посылать своих подрастающих сыновей и дочерей в Париж для овладения ими безукоризненной великосветской французской речью и для привития им «хороших манер» и «хорошего тона» так называемого «высшего общества».