Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Было это уже в годы расцвета гитлеризма в Германии. Новоявленный «фюрер» изобрел для себя и для своих «верноподданных», число которых едва ли превышало одну или две сотни, особую форму одежды, эмблемы, фашистское приветствие и т. д. После этого он начал объезд своих «верноподданных». А издаваемая им газетка печатала репортажи о том, как его встречало с цветами «благодарное население» несуществующего на географической карте новоявленного эмигрантского фашистского государства, правда с весьма ограниченной территорией — частью североамериканского штата Огайо, где проживал «фюрер», да тремя-четырьмя пунктами в Европе и на Дальнем Востоке, где у «фюрера» были свои представители.

Скоро и эта затея приелась скучавшему от безделья политическому шарлатану. Выход газетки и объезды «верноподданных» прекратились. Вонсяцкий снова уплыл за океан и там, в Америке, в штате Огайо, занялся созданием «военного музея русской армии», то есть собирательством полковых значков, погон, кокард, фотографий, гравюр и другого материала, имеющего какое-либо отношение к царской армии.

Но вернусь к «Часовому». Если не считать короткого срока, когда Орехов получал от Вонсяцкого некоторое денежное подкрепление, весь остальной долголетний период его существования он был, так сказать, «на подножном корму», то есть имел своей материальной базой главным образом те скудные средства, которые поступали в редакцию от подписки и киосковой продажи. Есть основания предполагать, что это положение резко изменилось в послевоенные годы, когда Орехов совершил поездку в Англию, откуда вернулся окрыленный, по-видимому, не только новыми надеждами, но и еще чем-то более существенным.

Прерванное в 1941 году издание «Часового» возобновилось и сразу было поставлено на широкую ногу, а сам Орехов в первом же номере своего возрожденного детища заявил во всеуслышание, что период эмигрантского шатания в годы войны в вопросе о признании Советской власти как исторически законной кончился и что он, Орехов, вновь возвращается под старые знамена и лозунги непримиримой борьбы с этой властью «до победного конца». К этому же он призывал и всю эмиграцию.

Это было в 1945–1946 годах, незадолго до моего отъезда из Франции, когда совершенно ясно обозначилась гальванизация с помощью американского золота трупов большинства российских политических мертвецов. Именно тогда восстали из политического гроба и Керенский, и Деникин (последний вскоре сменивший гроб политический на гроб вполне реальный).

На личности В. В. Орехова я считаю нужным остановиться несколько подробнее. Происходил он из интеллигентских или полуинтеллигентских кругов. Конец гражданской войны застал его в чине капитана. Во врангелевской армии он состоял в одном из железнодорожных подразделений, сведенных после эвакуации в железнодорожный батальон. Из Галлиполи он попал в Болгарию, а оттуда в Париж. Там в начале 20-х годов и началась его политическая карьера. Было ему тогда не более 26–27 лет. Орехов сразу занял позицию антисоветского активиста, представлявшего зарубежную «боевую» контрреволюционную молодежь. С таким ликом он попал в делегаты пресловутого «Зарубежного съезда». С трибуны этой анекдотической «учредиловки» он призывал и молодежь, и всю эмиграцию к борьбе против Советской власти «до победного конца».

Приблизительно в это же время он занял пост генерального секретаря Союза галлиполийцев, председателем которого был тогда престарелый артиллерийский генерал Репьев. Одновременно Орехов стал выпускать под своей редакцией новый, им самим основанный «боевой» антисоветский журнал «Часовой». На страницах журнала Орехов в течение всех 15 лет довоенного периода и последующих послевоенных лет звал русское зарубежное контрреволюционное офицерство на «последний и решительный бой» с Советской властью, а Евгений Тарусский печатал очерки летней лагерной жизни эмигрантских детей на Лазурном береге Средиземного моря. Этих детей (не более 100–150), собранных со всех уголков Франции, он величал «новой Россией», которой принадлежит будущее. Он уверял, что эмиграция может спать спокойно, пока у нее имеются эти замечательные дети, поющие хором «Боже, царя храни» и бережно выпестовываемые гвардейским полковником Богдановичем (в годы войны — заместителем эмигрантского «фюрера» Жеребкова в эмигрантском филиале гестапо).

Постепенно круг сотрудников «Часового» расширялся. В нем начали принимать участие бывшие офицеры генерального штаба, военные историки, военные бытописатели, фельетонисты и т. д.

«Часовой» явно пришелся «ко двору» воинствующей клике правого сектора белой эмиграции. Начальники РОВСа в свою очередь были в восторге и от журнала, и от его редактора. Орехову дали в качестве служебного редакционного помещения одну комнату в помещении РОВСа (впоследствии редакция перешла в его собственную маленькую квартиру в парижском предместье Аньер).