Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

– Что я мог у него изменить? Государь сказал, что он решил это уже раньше и долго об этом думал…

– Не может этого быть?!. Ведь у нас война!!!

– Отречься так внезапно?!. Здесь, в вагоне?! И перед кем?! И для чего? Да верно ли это? Нет ли тут недоразумения, граф? – посыпались снова возбужденные возражения со всех сторон, смешанные и у меня с надеждой на путаницу или на возможность еще отсрочить только что принятое решение.

Но, взглянув на лицо Фредерикса, я почувствовал, что путаницы нет, что он говорит серьезно, отдавая себе отчет во всем, так как и он сам, несмотря на свою обычную интонацию, был глубоко взволнован, и руки его дрожали.

– Государь уже подписал две телеграммы, – ответил Фредерикс, – одну Родзянко, уведомляя его о своем отречении в пользу наследника при регентстве Михаила Александровича и оставляя Алексея Николаевича при себе до его совершеннолетия, а другую о том же Алексееву, в Ставку, назначая вместо себя верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.

– Эти телеграммы еще у вас, граф? Вы их пока еще не отправили? – вырвалось одновременно у всех нас с новой, воскресавшей надеждой.

– Обе телеграммы только что взял у государя Рузский и понес к себе, – с какой-то, как мне показалось, безнадежной усталостью ответил Фредерикс и, чтобы скрыть свое волнение, отвернулся и прошел в свое купе.

Бедный старик, по его искренним словам, нежно любивший государя «как сына», заперся на ключ в своем отделении, а мы продолжали еще стоять в изумлении, отказываясь верить во все на нас нахлынувшее.

Кто-то из нас прервал наконец молчание, кажется, это был Граббе, и, отвечая нашим общим мыслям, сказал:

– Ах, напрасно государь отдал эти телеграммы Рузскому, это, конечно, все произошло не без его интриг; он-то уж их наверно не задержит и поспешит отправить; а может, Шульгин и Гучков, которые скоро должны приехать, сумеют отговорить и иначе повернуть дело? Ведь мы не знаем, что им поручено и что делается там у них; пойдемте сейчас к графу, чтобы он испросил у государя разрешение потребовать эти телеграммы от Рузского обратно и не посылать их хотя бы до приезда Шульгина.

Мы все пошли к Фредериксу и убедили его; он немедленно пошел к государю и через несколько минут вернулся обратно, сказав, что Его Величество приказал сейчас же взять эти телеграммы обратно от Рузского и передать ему, что они будут посланы только после приезда членов Думы.

Как я уже сказал, к генералу Рузскому мы уже давно благодаря его прежнему начальнику штаба Бонч-Бруевичу не чувствовали особой симпатии, а с первой же минуты нашего прибытия в Псков относились к нему с каким-то инстинктивным недоверием и большой опаской, подозревая его в желании сыграть видную роль в развертывавшихся событиях.

Поэтому мы просили Киру Нарышкина, начальника военно-походной канцелярии, которому было поручено отобрать телеграммы, чтобы он действовал настойчиво и ни на какие доводы Рузского не соглашался, и если бы телеграммы начались уже передаваться, то снял бы их немедленно с аппарата.

Нарышкин отправился и скоро вернулся, но с пустыми руками.

Он нам передал, что одна телеграмма, Родзянке, хотя и начала уже отправляться, но начальник телеграфа обещал попытаться ее задержать, а другую, в Ставку, и совсем не отправлять, но что Рузский их ему все же не отдал и сам пошел к государю, чтобы просить удержать эти телеграммы у себя, хотя и обещал их не отправлять до приезда Гучкова и Шульгина.

Вскоре появился действительно Рузский и был снова принят государем, но оставался там очень недолго.

Уходя от Его Величества, Рузский передал скороходу, чтобы прибывающих вечером депутатов направили предварительно к нему, а затем уж допустили их до приема государем.

Это обстоятельство взволновало нас еще более; в желании Рузского настоять на отречении и не выпускать этого дела из своих рук, как нам казалось тогда, не было уже сомнения.

Мы вновь пошли к Фредериксу просить настоять перед Его Величеством о возвращении этих телеграмм, а профессор Федоров, по собственной инициативе, как врач, озабоченный особенной бледностью и видимым недомоганием государя, направился к Его Величеству.

Было около 4 часов дня, когда Сергей Петрович вернулся обратно в свое купе, где большинство из нас его ожидало.

– Вышла перемена, – сказал он нам, – все равно прежних телеграмм теперь нельзя посылать. Я во время разговора о поразивших нас всех событиях, – пояснил он, – спросил у государя: «Разве, Ваше Величество, вы полагаете, что Алексея Николаевича оставят при вас и после отречения?»

– А отчего же нет? – с некоторым удивлением спросил государь. – Он еще ребенок и, естественно, должен оставаться в своей семье, пока не станет взрослым; до тех пор будет регентом мой брат.

– Нет, Ваше Величество, – ответил Федоров, – вряд ли будет это возможно, и по всему видно, что надеяться на это вам совершенно нельзя.

Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил:

– Скажите, Сергей Петрович, откровенно, как вы находите, действительно ли болезнь Алексея такая неизлечимая?