Из Питера в Питер

Порт осаждали тысячи беженцев со всей России. Они спасались от разгневанного народа, от бурь революции. Разъяренная толпа, которая никак не могла добиться посадки хоть на какое-нибудь судно, поносила японцев, американцев и пуще всего детей, которые, понурясь, сбившимися рядами проходили на «Асакадзе-мару». Мгновенно разнесся слух, что это последнее судно в обетованную Америку, что больше кораблей не будет, что этот сухогруз — единственный шанс удрать от большевиков... На секунду Мише Дудину показалось, что он видит тех толстопузых, которые пытались целоваться после ночи, когда японцы расстреливали рабочие кварталы Владивостока. Но еще ближе, приплюснутый к железным перилам воющей, извергающей потоки ругани толпой, стоял взъерошенный, с сумасшедшими глазами Валерий Митрофанович и визжал, потрясая кулаками:

— Почему американцы не выбросят за борт этих красных щенков? Кто нужнее Америке — они или я?..

От Валерия Митрофановича ребята отделались, Круки пошли им навстречу. Но Майкл Смит был на борту «Асакадзе-мару», ехал с ними в Америку...

Там, где шла разгрузка прибывших в порт грузовых судов, сохранялся рабочий порядок. Казалось, что там никому нет дела до уходящего японского сухогруза с ребятами... Но когда «Асакадзе-мару» дал прощальный гудок, грузчики на минуту оставили работу. Маленький человек в брезентовой робе, в котором Ларька, а потом и другие ребята, не веря своим глазам, узнали Джерома Лифшица, ухмыляясь, поднял вверх кулак. Грузчики последовали его примеру. И тогда, завопив от восторга, изо всех сил вытягивая вверх руки с судорожно сжатыми кулаками, все, даже девчонки, едва не плача от радости, ринулись к борту, прощаясь со своим другом...

Через два часа «Асакадзе-мару» вышел в открытое море. До последней минуты ребята толпились у бортов, следили за тающим берегом. И долго еще пытались уверить, что видят землю, даже когда ее нельзя было рассмотреть в бинокль...

Никто из них никогда не плавал дальше питерских пригородов, разбросанных по Финскому заливу. Никто даже не поднимался на палубу такого большого корабля, как «Асакадзе-мару».

В первый день ребята двигались мало, больше смотрели... На сизо-зеленую пустыню воды, непривычную, странную... У нее не было ни начала, ни конца; пенистые бугры вскипали за бортом, доплескивались холодными брызгами, будто невидимые руки хотели достать ребят... Катя негромко, чтобы не подслушало море, говорила Тосе и Ларьке:

— Вот и никого на свете нет, только наш корабль... Как на другой планете.

Рассматривали море вглубь... Туман разошелся, поднялся легкий ветер, море заворочалось тяжелее, но в его таинственной глуби было тихо, грациозно проскакивали тонкие, как лезвие, рыбки, десятки их сворачивали туда и сюда по неслышной, чьей-то команде. Дальше вглубь было еще темнее, настороженней, будто там таилось главное морское чудовище. Командовало рыбками. Присматривалось, прицеливалось к кораблю...

— Тут самые бездонные впадины, — холодно объяснял Володя, заставляя себя глядеть вниз, в шевелящуюся, манящую бездну. — Курильская, Японская, Рюкю... До десяти километров глубиной, даже еще глубже...

Миша Дудин и другие, переглядываясь, ежились: вот это глубина!

— Весь «Асакадзе-мару», со всеми нами, провалится в такую впадину, никто и не заметит...

— Тысяча «Асакадзе-мару» провалятся, и то не заметят...

Аркашка, который не слушал этих сухопутных паникеров, вдруг радостно крикнул:

— Акула! Честное слово!

В стороне, на небольшой, казалось, глубине, они увидели темное, сильное тело. Акула повернулась как будто лениво, но тут же исчезла. Начались рассказы про акул, их прожорство, как они сразу перегрызают пополам человека...

— Это тигровые акулы! — протестовал Миша Дудин.

— Таких и нет вовсе! — успокаивал Боб Канатьев. — Самая страшная — голубая акула...

— Скажешь тоже, голубая! — размахивал руками Миша, отстаивая преимущество тигровой акулы, словно она была его близким другом, а может, радуясь, что ее вообще не существует...

— Хуже нет акулы-великана, — сурово оглянулся на них Володя. — За ней охотятся ради печени, в которой бывает до шестидесяти пудов...

— В одной печенке? Шестьдесят пудов? (Володя не удостоил никого ответом.) Это надо же, — продолжали ужасаться и восторгаться мальчики.

С акул перешли на спрутов. Рассказы оказались еще страшнее. Все как-то даже устали от этих ужасов и обрадовались, когда ударил гонг, зовущий к обеду. К первому обеду в море! Можно сказать, в океане!

Трижды в день кормить голодных ребят на неприспособленном сухогрузе — задача не из простых. Но Круки и капитан «Асакадзе-мару» беспокоились напрасно...