Из Питера в Питер

Младшие были тоже под впечатлением побега Ларьки и Аркашки на фронт. Ростик попробовал раскидать ближних, но на него навалились сразу человек тридцать, и он постыдно бежал.

Эта победа так воодушевила Мишу Дудина и его соратников, что они уже не могли остановиться и жаждали новых подвигов.

— Аркашка правильно говорил: свобода, так для всех! — провозгласил Миша. — Что это нас все угнетают? Ростик этот... И старшие... Что это мы им поддаемся? Неужто мы такие слабенькие?

Тут они переглянулись, сдвинули головы и зашептались. Потом, после нескольких минут нерешительности, подталкивания друг друга, попыток свалить ответственность с себя на соседа, Миша и еще двое самых решительных направились в угол, где Валерий Митрофанович мирно штопал ветхий носок. Это занятие располагает к благодушию, лирическим воспоминаниям, и даже бдительный Валерий Митрофанович несколько расслабился, делая аккуратные стежки...

— Что вам, мальчики? — спросил он, не поднимая от работы головы, когда Миша и его товарищи подошли и остановились.

— Мы — делегация, — после паузы твердо сказал Миша, видя, что его друзья решили молчать.

— Что? — удивился Валерий Митрофанович, сразу вскидывая на них свои глазки-буравчики.

— Делегация... Нас уполномочил весь четвертый класс, — загалдели все трое.

— И мы вас свергаем! — Миша торжественно взмахнул рукой, но тут же добавил: — Вы не обижайтесь, Валерий Митрофанович, мы не вас одного, а свергаем всех учителей... — И он снова картинно взмахнул правой рукой. — Поцарствовали! Хватит! Попили нашей крови! Даешь свободу! Мы что, не люди?

— Это еще что такое? — Валерий Митрофанович поневоле отложил иголку и встал. Ребята несколько попятились. — Распустились! Вот к чему приводит безответственная болтовня о свободе, уравниловка, когда и учителей лишили чинов, анархия. Полюбовались бы господа большевики, до чего довели детей! Марш на место, не то всех оставлю без обеда!

— Тогда, — насупившись, сказал сосед Миши, который очень не любил, чтобы на него кричали, — мы выберем комитет и будем с вами бороться!

Неизвестно как бы реагировал Валерий Митрофанович на такую перспективу, но тут вагон так дернуло, как будто пол куда-то выскочил из-под ног. Все попадали, даже Валерий Митрофанович. Когда они поднялись, то поняли, что эшелон остановился.

Все бросились к двери, которую Валерий Митрофанович закрыл, когда Ростик ускакал из их вагона. Сначала Валерий Митрофанович ни за что не хотел ее открывать, несмотря на решительные требования Миши Дудина, всех членов комиссии и вообще всего четвертого класса.

Но голоса, доносившиеся с воли, звучали все громче и непонятнее, и наконец Валерий Митрофанович, который тоже страдал от любопытства, навалился на дверь...

Тяжелые двери со скрипом отъехали в сторону, и ребята увидели чудо... Впереди, около учительского вагона, гарцевали конники. И на двух конях, вместе с бойцами, сидели Ларька и Аркашка.

Мишу Дудина будто сдуло из вагона, а за ним посыпались и остальные.

Когда они подбежали, и Ларька и Аркашка уже соскочили с коней и стояли в толпе ребят... Ничего нельзя было понять: приняли их в красные конники или нет? Командир, в надвинутой на лоб фуражке, в линялой гимнастерке, перехваченной перевязью, на которой висела сабля, нагнувшись с понурой лошади, спрашивал, улыбаясь, Николая Ивановича:

— А чего ж только двое убежали драться за мировую революцию? Мало! Слабо воспитываете, гражданин учитель!

За ним пожилой боец с усами держал кумачовое знамя на темном древке. На знамени были изображены серп и молот и шла надпись: «Мир — хижинам, война — дворцам! Через труп капитализма — к царству труда». На обратной стороне виднелась тоже надпись: «Да здравствует всемирный коммунизм!»

Всадники были одеты кто во что горазд. Один носил даже старую соломенную шляпу. На ногах у некоторых были лапти. И лошади их, усталые, хмурые, выглядели не лучше...

Краском, что значило — красный командир, между тем говорил все громче:

— Мировая революция не за горами, товарищи! Международный пролетариат определенно потрясает могучими плечами! Поднимается и на западе наш девятый вал и скоро снесет к чертям собачьим всю старую нечисть!.. Мы победим!

Слушая своего командира, конники словно вырастали. Казалось, за плечами у них появились невидимые крылья. Кони подняли головы и заходили под всадниками, будто рвались в бой.

И ребята уже не видели сумрачных лиц, лаптей. Были только красное знамя, блестящее оружие, горящие глаза...

— А ребятишки у вас мировые! — сказал краском. Он подозвал хмурых, растерянных Ларьку и Аркашку и, наклоняясь с лошади, торжественно пожал каждому руку.

Сотни ребячьих голосов ответили на это ликующим воплем.

Готовясь к отъезду, краском приподнялся на стременах, выхватил шашку, так что учительницы, стоявшие позади Николая Ивановича, отпрянули, слегка взвизгнув, и отсалютовал эшелону.

Потом, когда отряд уже тронулся, краском нагнулся к Николаю Ивановичу и сухо спросил:

— Вы что же, товарищ, без головы?

Николай Иванович растерянно снял пенсне:

— Не понимаю...